Дачники и дача: Дачи и дачники

Дачи и дачники

Татьяна Ткачук: Сегодня мы будем говорить о дачниках — кто они, что каждую весну влечет этих людей подальше от больших городов, и что подразумевает каждый из нас под словом «дача»? Гости московской студии — журналист Мария Шахова, автор телепрограммы канала ТВС «Дачники»; пенсионерка, дачница Мария Кашковская; и Адольф Хараш — социальный психолог. По официальной статистике, каждый третий житель России является дачником — то есть владельцем дачи, деревенского дома или садового участка. Вот уже не одно столетие — по мнению некоторых историков, аж с петровских времен! — с наступлением теплого сезона огромное количество людей устремляется за город и кардинально меняет на несколько месяцев не только место, но образ жизни. «И вот потянутся по улицам и извилистым переулкам, переваливаясь с боку на бок, скрипучие воза, загроможденные пузатыми комодами, башенными шкафами, опрокинутыми вверх ногами стульями и прочим домашним скарбом; их конвоируют иногда кормилицы-коровы или галопирующие козы». Эти строки написаны в 1880-м году, а теперь по весне вместо пузатых комодов ящики с рассадой грузят как в старенькие «Жигули», так и в новенькие «Вольво». Но суть не меняется: начинается дачный сезон. И первый мой вопрос — психологу, Адольфу Ульяновичу: что, на Ваш взгляд, в первую очередь, движет людьми, отправляющимися по весне на дачу? Адольф Хараш: Вы знаете, первое, что приходит в голову, — это то, что они хотят сменить обстановку города на более приличествующую живому существу. А живому существу приличествует обстановка именно — зелень, воздух, хороший, доброкачественный кислород, ничем не отравленный. Но это, наверное, только в первом приближении. Дело в том, я хочу сослаться, вчера, это свежее впечатление, я смотрел передачу Маши Шаховой «Дачники» — великолепная передача, о той атмосфере, замечательной атмосфере, которая создается людьми, которые съехались в дачный сезон. Вы знаете, есть такие священные дачные места, не просто дачные места, а священные. Коктебель — это одно из таких мест. И такие места есть повсюду, есть такие места и под Москвой, и под Питером, такие места, когда-то я жил в Тбилиси, в Грузии, там очень много таких мест, куда просто съезжаются люди для того, чтобы посмотреть друг на друга в нормальной обстановке. Человек очень меняется. Психологи-персонологи говорят о типологии личности, я лично считаю, не потому, что я социальный психолог, я персонолог тоже, но я считаю, что нет типов личности, есть типы общения. И вот дача…

Татьяна Ткачук: — это смена типа общения? Адольф Хараш: Дача создает такой тип общения, который человеку совершенно необходим. Татьяна Ткачук: Спасибо, Адольф Ульянович. У нас первый слушатель на линии. Здравствуйте, представьтесь, пожалуйста. Александр: Я знаю, что дача и дачный образ жизни — это, конечно, неплохой отдых, перемена обстановки, и вообще я считаю, что это необходимо. Я знаю, у вас разговор идет об этом, что в 30-х годах доминировало мнение Ивана Петровича Павлова, нашего психо-физиолога: что человек, чем больше работает на одном месте, занимается одним и тем же трудом, тем это лучше. Как вы считаете, действительно ли полезна такая перемена обстановки и чередование умственного и физического труда? Татьяна Ткачук: А Вы как считаете, Александр? Александр: Я считаю, что это, наоборот, хорошо и полезно. Татьяна Ткачук: А кто считает, что это плохо? Александр: Это считалось, действительно, наоборот — это не приветствовалось. Татьяна Ткачук: Александр, а у Вас какие ассоциации со словом «дача»? Александр: Совершенно нормальные. Татьяна Ткачук: Назовите два-три слова, первое, что вам приходит в голову.

Александр: Отдых, иногда работа, но не та, которой обычно занимаюсь. Татьяна Ткачук: То есть смена образа жизни и обстановки? Александр: Да. Татьяна Ткачук: Спасибо Вам за звонок, Александр. А я вспоминаю рекламный ролик, сделанный когда-то Марией Шаховой: она стоит перед камерой и повторяет слова — качели, дрова, лягушка, печка, дым, крапива, веранда: Мне эти ассоциации со словом «дача» очень близки. Маша, словесный ряд Вы сами подбирали? Мария Шахова: Да, мы сидели всей редакцией, и каждый говорил слова, которые ему приходят в голову при слове «дача». Получился огромный список слов, из которого потом выбрали самые «звучащие». Татьяна Ткачук: Достаточно поэтический ряд… Я обсуждала тему сегодняшней программы с одним знакомым, и он мне как раз привел очень прозаический довод, сказав: «В советские времена у человека настолько не было ничего своего — люди жили в больших домах за тонкими перегородками, слышали разговоры соседей, и, конечно, квартира ощущения чего-то своего не давали. Может быть, дача — это было первое явление, когда человек мог ощутить себя хозяином, понять, что это — «только его». Мария Александровна, для Вас это утверждение верно, оно похоже на Ваши ощущения? Мария Кашковская: Конечно. Мы жили в коммунальной квартире, с соседями, очень было плохо в квартире, там соседи разные были. Когда мы получили участок, у нас не дача — у нас садовый участок, и мы, конечно, все силы туда вкладывали, там отдыхали, там строились, и на природе были… Конечно, природа дает нам здоровье. 35 лет мы имеем этот участок, и, я считаю, мы все здоровы, только благодаря ему. Мы приезжаем весной, я наблюдаю за всеми птицами, смотрю, как гуси летят, как журавли летят, как жаворонки прилетели. А в прошлом году у нас впервые на дачных участках поселились удоды. Такая красивая птица, как смотреть на них хорошо! И деревья распускаются — то одно дерево распустилось, другое зацветает. Все очень-очень красиво и хорошо на даче.

Татьяна Ткачук: Спасибо, Мария Александровна. У нас слушатель на линии. Здравствуйте, представьтесь, пожалуйста. Виктор: Я хотел бы сказать, что для России дача носит исключительно специфический смысл. Россия, как несвободная страна, каждый в ней чувствует себя ущемленным, поэтому дача — это единственная возможность почувствовать себя несколько дней свободным человеком. Татьяна Ткачук: Спасибо, Виктор. Наверное, может быть и такая точка зрения. Если вернуться к звонку нашего слушателя, то в почте, пришедшей на «Свободу», мнения слушателей разделились. Человек, назвавший себя «ум, честь и совесть нашей эпохи», пишет: «Не забудьте сказать «спасибо» Советской власти за эту уникальную возможность иметь свой кусочек земли ОГРОМНОМУ кол-ву граждан». А Вадим, доктор наук, живущий ныне в Канаде, пишет: «Я всегда негативно относился к садовым участкам, как к изобретению советских властей для того, чтобы занять горожан тяжелым трудом, чтобы у них не оставалось времени на размышления о том, почему они так плохо живут по сравнению с жителями многих других стран». Тот же Вадим пишет, что у него слово «дача» ассоциируется в «дачными» рассказами Чехова. «Дачи и дачники» — это так пошло!» — вспоминается сразу восклицание чеховской героини Раневской, — это было предчувствие, что ее вишневый сад поделят на десятки дачных участков. Так оно и случилось, и возникли династии Переделкина, Барвихи, Валентиновки: К тем дачникам, о которых Вы, Маша, снимаете свою передачу, слово «пошло» абсолютно не применимо; я процитирую одну из рецензий на Вашу передачу:»На стропилах их дач осела история». Ваши герои — это великие русские писатели, художники, спортсмены и ученые: Но почти все, о чем Вы рассказываете, — это прошлое. Почему Вам, молодой женщине и журналисту, интереснее прошлое, чем настоящее, почему Вы о таких дачниках делаете передачу?

Мария Шахова: Во-первых, вы привели выдержки звонивших и писавших вам на радио, я согласна со всеми с ними. Потому что на самом деле дача — это абсолютная свобода была для человека советской эпохи, и это кусок земли, который ему давали, и это его личная жизнь, или возможность, или попытка пожить немного своей какой-то, частной, чуть закрытой, или казавшейся закрытой жизнью. Поэтому я согласна со всеми теми, кого Вы сейчас процитировали. И на самом деле мы делаем передачу не только о каких-то знаменитых людях. Просто так получается, что все, кто живут на даче, — все так или иначе известны. Но на самом деле, это просто обычные москвичи, потому что это Подмосковье, или это обычные ленинградцы, потому что это под Ленинградом, или в любом другом месте, — которые всегда, при первой возможности, и при той власти, и при этой, хотели получить этот участок, и по возможности, получали любое количество этих «соток». Потому что там действительно они как-то реализовывали себя. А почему мы делаем о чем-то старом, почему это какая-то ностальгия? Потому что, к сожалению, нас не пускают практически никуда в те места, где есть новые дачники, где есть молодые или среднего возраста люди, которые получили разными путями деньги и тоже пытаются вкладывать в свою жизнь, дачную. Татьяна Ткачук: Маша, Вы как-то сказали в одном интервью, что Вы не любите выражение «новые русские». Мария Шахова: Не люблю. Татьяна Ткачук: Но это как раз те самые люди, которые часто не пускают вашу съемочную группу? Мария Шахова: Да, но я считаю, что это не «новые русские», это люди, заработавшие деньги. Так или иначе, они их заработали, честно или нечестно, — это уже бог им судья. Но они строят себе дома, и это очень интересный вопрос: какие они строят дома. Потому что практически все дома — это выражение страшных их комплексов, детских и юношеских. Посмотришь на этот дом и думаешь: боже мой, понятно, что с этим мальчиком (или что с этой тетенькой) было в детстве и в юности, и поэтому она создала такое подобие жизни. Очень часто дома и усадьбы стали строить под Москвой, похожие на тургеневские: усадьба дворянская, конюшня есть, какие-то пруды, есть мосточки, есть лебеди, есть колонна у крыльца, обязательно из мрамора. Но удивительно, что в этих усадьбах ведь раньше была богатая и насыщенная жизнь — были выезды, фейерверки, карты, спектакли! А в результате там сейчас живут несколько человек, обычно это один ребенок в семье, максимум два, но это крайне редко, и живут они в этой огромной усадьбе втроем. И эти анфилады комнат, которые у Тургенева и вообще в тех веках были полны жизни, хотя бы там челядь сновала…

Татьяна Ткачук: И потом — приемы, балы… Мария Шахова: … здесь ничего этого нет, потому что они боятся показать свое богатство соседям! И, как бы, соседей нет на много километров, не позовут они их, потому что они их опасаются. И получается некий парадокс этой новой дачной жизни — убогой, потому что менее комфортабельная жизнь более счастливой оказывается. Татьяна Ткачук: Маша, я вам короткий вопрос задам, потому что слушатель ждет на линии. Мне всегда казалось, что новые русские (или разбогатевшие люди) — они как раз были бы рады прославиться, пустить к себе съемочную группу. Почему они не открывают, почему они не пускают вас? Мария Шахова: По-моему, они просто боятся. Я думаю, видимо, я выступаю в данном случае как налоговая полиция. Они считают, что я приду и должна высмотреть, откуда же все корни этого богатства, и почему они построили такой дом. Я думаю, что они опасаются только этих корней своего богатства. И еще удивительная вещь происходит: я знаю несколько случаев, когда люди, которые «из грязи в князи», — они нормальные, с ними все в порядке, ведь когда-то князья тоже начинали с чего-то, — они стали покупать старые родословные, старые альбомы с фотографиями и присваивать их себе. То есть, если бабушка была, предположим, Клава из какой-то деревни, и она доила корову, но это была твоя бабушка, ты должен ей гордиться, родителей все равно не выбираешь… Татьяна Ткачук: А ты начинаешь выдавать себя за дворянского внука… Мария Шахова: Начинаешь выдавать себя за некий альбом. В этом альбоме бабушка некая N, новая, и они, таким образом, создают себе эту родословную. Но тоже, видимо, оказываются перед ней совершенно ничтожными, потому что они все-таки не могут насытить эту чужую жизнь. Татьяна Ткачук: Нужны ведь какие-то воспоминания реальные, которых нет, нужна история рода… Мария Шахова: Это новый совершенно парадокс какой-то. Татьяна Ткачук: Спасибо, Маша. Дадим слово слушателю. Здравствуйте, представьтесь, пожалуйста. Эвелина Сергеевна: Добрый день. Меня зовут Эвелина Сергеевна, живу в Москве, мне за 50. Я как раз потомок графа Сапего, но я родилась достаточно поздно, поэтому, естественно, ничего не осталось, только память предков. Так случилось, что я рано потеряла близких — мне было три года. Бабушка мне оставила старенький дом под Вязьмой, который благополучно сгнил, как всякая послевоенная постройка, и я озаботилась примерно десять лет назад покупкой дома. Поехала на озеро Светлояр в Нижегородскую область, было не по карману и далеко ездить, хотя места святые. Поехала во Владимирскую область — там дома неплохие, но публика самая разная. Там, где очень бы хотелось дом купить, — там не продают, то есть все зависит от соседей. Тогда поехала под Калугу два года назад и стала выбирать садовые участки. Как только приезжали соседи-москвичи, пьющие, гулящие, вся радость от этого дачного участка вместе с залогом моим пропадала. Тогда я решила купить дом на хуторе между Вязьмой и Калугой. Купила дом, но вокруг этого хутора бродят день и ночь охотники, а ближайшая деревня за полтора километра, а я с сыном-подростком. Ружья у меня нет, пистолета тоже, в общем, пришлось и с этим хутором расстаться. И вот сейчас сижу и думаю: куда мне, бедной, податься, женщине с сыном-подростком 16-ти лет? Вступать в кооператив садовый не буду — это не свобода. Татьяна Ткачук: Эвелина Сергеевна, спасибо Вам за звонок. Я неожиданным образом сейчас на него отвечу. Я хочу, чтобы вы послушали рассказ Маргариты Романовны Леонтьевой — это бывший руководитель Департамента общего и среднего образования, а ныне главный редактор издательства «Просвещение». Так вот Маргарита Романовна — не только нетипичный чиновник, потому что ее знали почти все без исключения учителя России, но и дачник нетипичный. Кстати, Маргарита Романовна на своем посту девять министров «пережила», «пересидела»… А дачник она нетипичный, потому что от Москвы ее дом расположен за 600 километров. Зачем ей это нужно, и что ее тянет в такую даль? Маргарита Леонтьева: В 91-м году мы решили купить дачу. Под Москвой — это было очень дорого, встал вопрос — а где? Дедушка моего зятя живет в Вологодской области — это совершенно удивительные места, это другая жизнь, это другие люди. Мы ездим туда ежегодно в отпуск. В деревню три раза в неделю приезжает трактор и в магазин привозит кое-что, но в основном это хлеб. Мне приходилось там торговать хлебом. У продавщицы ребенок заболел дизентерией, ко мне пришли старушки и сказали: «Романовна, ты самая грамотная, ты будешь торговать!» Приезжал трактор, мы стелили скатерть огромную, туда выкладывали двести буханок белого хлеба, двести буханок черного хлеба. Внучка стояла с блокнотом, с карандашом, и мы записывали, кто сколько берет… А отдыхаем очень просто: я читаю, я гуляю, удовольствие получаю оттого, что перед домом — огромное поле, рядом река. Конечно, мы делаем вид, что мы тоже что-то делаем на земле, поэтому мы привозим туда кустарники. Нет, я далека от мысли, что я выращу помидоры или огурцы. Но окунуться в этот мир было ужасно интересно, тем более, что вся жизнь прошла в городе. Если бы даже была возможность, и мне бы сказали: «Возьми этот дом и перевези поближе к Москве», я бы не согласилась, потому что ни ту землю, ни те поля, ни тот лес перевезти невозможно. Вот там по-настоящему можно отдохнуть. Для меня дачный образ жизни — это не копание в земле. Это — гулять, это — читать, это — практически ни с кем не общаться. Татьяна Ткачук: Мы еще обсудим рассказ, довольно любопытную сцену, как крупный руководитель продает в деревне Пашиково хлеб. А сейчас у нас слушатель на линии. Здравствуйте, мы слушаем Вас. Константин Георгиевич: Здравствуйте. Зовут меня Константин Георгиевич. В настоящее время я живу в Балашихе, хотя вся сознательная трудовая жизнь прошла в Казахстане. Там у нас, начиная с 70-х годов, были организованы дачи. Цель создания дач была двойная: мало того, что дать людям заботу, каждому в пределах своих интересов и их желаний — возможность самоосуществить свои мечты, но заодно привязать население к данному месту, потому что была опасность миграции населения. Климатически край достаточно сложный, все же это северные границы великих среднеазиатских пустынь. Жить там не очень хорошо. Но дачи стали, мягко говоря, каким-то спасением, стали отдыхом для людей, хотя одновременно и подспорьем в хозяйстве. Превосходные овощи, фрукты выращивали люди, виноград свой рос. А какие шикарные томаты, помидоры рассыпчатые — просто прелесть! Конечно, это все носило не промышленный характер, это растениеводство, но для себя это было чудесно. Не надо было покупать помидоры, а, пожалуйста, — вот они свежие на грядке. Вечером шашлычок зажарить. Вы знаете, какие чудесные ароматы, когда на даче весной сады цветут? Татьяна Ткачук: Константин Георгиевич, а что сейчас с этими дачами? Константин Георгиевич: Что сейчас с этими дачами? Тут история более грустная, менее радостная, чем то, что я попытался вам, было, рассказывать. Дача, участок восемь соток довольно в живописном месте, ухоженная, заросшая уже деревьями. Была пустая степь, а усилиями людей там стали сады, которые весной, когда зацветают, — это белое кипение, это прелесть, аромат неимоверный! Таким трудом занимались преимущественно приезжие, не коренное население, коренному населению свойственны несколько другие заботы. Когда началась миграция, дачи настолько подешевели, что, я считаю, свою, по тамошним местам это была шикарная дача, превосходнейшая, ухоженная, еле-еле удалось продать за триста долларов. Татьяна Ткачук: Константин Георгиевич, спасибо Вам за звонок. Какая-то ностальгия и грусть в Вашем голосе прозвучала… Я хочу вспомнить слова Маргариты Леонтьевой о ее далекой от Москвы дачи, она сказала: «Мы, конечно, делали вид, что мы тоже что-то сажаем». Это очень характерное выражение людей, которые на самом деле не сажают на дачах. Мария Александровна, Вы сегодня представляете огромную армию людей, для которых дача — это место, где что-то растет: овощи, цветы, фрукты, — и в этом состоит главный «дачный смысл». У вас люди, которые приезжают на дачи и не занимаются огородом, вызывают вопросы? Мария Кашковская: Конечно. Я бы таким людям землю не давала. Земля должна пользу приносить. Не хотят они овощи сажать — пусть цветы, красиво бы было. А то же ничего нет — поляна и шашлычница стоит, и все, качели какие-нибудь, и больше у них на участке ничего нет. Мы сажаем все, для меня участок — это моя вторая часть питания, можно сказать. Мы — пенсионеры, мы все сажаем — огурцы, помидоры, картошечку. Все у меня рано получается, я сажаю своими способами, даже делюсь способами, как я выращиваю раньше все. У меня уже сейчас редиска взошла в парнике. Я с удовольствием все это делаю. Устаем, но и отдыхаем, у нас отдых с работой. Но там работа полезная. Татьяна Ткачук: Мария Александровна, вы свой образ жизни на даче назвали бы отдыхом или работой? Мария Кашковская: Я считаю, что отдых. Что такое ухаживать за деревом, или за кустарником, или за цветами? Это просто приятный отдых. Смотришь, как все это распускается, как зацветает. Устаешь, и сразу же эта усталость почему-то проходит. Вот так живем уже 35 лет на этом участке. Татьяна Ткачук: Спасибо, Мария Александровна. У нас слушатель на линии. Галина: Добрый день. Галина меня зовут. Я коренная москвичка, в третьем поколении, и у меня есть кооперативная квартира, но я все равно себя не ощущала собственницей. Однажды попала ранней весной в Серебряный бор, когда там еще никто не поселился. Чужые дачи, совершенно не про нашу честь. Но я зашла туда, закрыла за собой калитку…Прошло уже 35 лет, но это чувство просто сохранилось, что это мое, что я отгорожена от этого всего мира. Это очень большое чувство. К сожалению, мне кажется, очень мало людей у нас его смогло испытать, за нашей такой жизнью непростой. Всего вам доброго. Передача очень приятная. Адольфу Ульяновичу большой поклон, прекрасный психолог и человек. Татьяна Ткачук: Спасибо Вам за звонок, Галина. Я очень Вас понимаю, потому что рядом с Серебряным бором какие красивые места есть, просто душу согревают… Из того, что сказала Мария Александровна, мне смысл понятен: работа для тела, отдых для души — дача в Вашем представлении. Адольф Ульянович, у меня к Вам вопрос, как к психологу: во многих семьях налицо довольно острый конфликт поколений. Старшие заставляют младших ездить на дачу, причем, мотивируют они эти поездки вполне объективными причинами: свежий отдых, вдали от компьютера, от выхлопов машин и так далее. А молодежь не хочет — скучно. То есть, если там нет компании, нет каких-то развлечений, то скучно. Но из года в год в семьях, — я случайно один раз в Интернете попала на сайт, где молодежь обсуждала, я просто буквально процитирую «как откосить от дачи», какие придумать причины, чтобы не заставили в мае-июне выехать на дачу… Адольф Хараш: Чтобы мама с папой не настаивали слишком на том, чтобы… Татьяна Ткачук: Как такой конфликт может быть разрешен? Адольф Хараш: Я, прежде чем говорить о том, как он может быть разрешен, вы знаете, я хотел бы все-таки сказать, чего лишаются люди, которые отказываются от этого. Сейчас очень многое было сказано, и очень разного, про то, зачем нужна дача людям. Я сказал бы, что она стимулирует особый вид общения. Мои собеседники сегодняшние, очень милые дамы, — одна сказала про то, что это хорошо для тела, хороший физический труд, укрепляющий тело, другое мнение, что дача — это возможность остаться наедине с собой, побыть вдвоем с самим собой. И то же самое между слушателями, что дача — это возможность почувствовать ногами почву под собой. Вы знаете, все это, на самом деле — одно и то же. Вот Вы сказали, ностальгия у одного из звонивших, ностальгия по даче — это ностальгия по самому себе, на самом деле. Потому что это такое место. Если его правильно, надлежащим образом использовать, это такое место, где человек оказывается самим собой, где он ощущает самого себя. Последний звонок вообще был изумительным, потому что человек открыл чужую калитку, в чужую дачу вошел и понял, что место обитания для него, для его души, для его сердца. Есть другое — есть загородные дома, которые строятся из соображений эгоистических, от слова «эго», где строят не сердцем, не душой, а его строят своим публичным «я». Это совершенно другой вид. Но я уверен, что даже у этих людей, подспудно ими руководят все те же мотивы, — ностальгия по себе, они хотят найти себя. Другое дело, что они немножко не там ищут. Но на самом деле все, кто, так или иначе, строит себе дом, кто так или иначе как-то стремиться создать свою территорию — это люди, которые ищут себя. И я бы сказал, что дача, дом за городом, вне города, где теряешься, размываешься — это поиск себя. Татьяна Ткачук: Спасибо, Адольф Ульянович. Мне очень жаль, что сейчас в студии нет одной женщины, которая составила бы Вам достойную конкуренцию в этом споре. Потому что бывает, что в семьях не только взрослое поколение и младшее расходятся в представлениях о прекрасном, но и взрослые люди не могут договориться, в частности, на предмет дачи. Адольф Хараш: Еще, знаете, я хотел добавить, отвечая на ваш вопрос, что молодые люди еще поймут, не надо так настаивать, они вырастут, созреют и поймут. Еще год-два-три родители пусть потерпят. Татьяна Ткачук: И все-таки, я думаю, что поймут не все. О том, как не любит дачу абсолютно городской человек и любитель цивилизованной жизни — актриса Клара Новикова. Клара Новикова: Приехал, поухаживал за деревьями, покопался в земле, поторчал кверху попой какое-то время, морковку выпалываешь, и уехал себе в Москву. Мне это не нравится, потому что я люблю цивилизованную жизнь. Уезжая в Прибалтику, я могу гулять целыми днями по берегу моря. А плохая погода — я взяла да поехала, погуляла по старой Риге, походила, в кафешке посидела, захотела — пошла в театр. Мне нужно что-нибудь обязательно делать. Я не могу сидеть на даче, смотреть в окошко. Даже к друзьям на дачу, которые меня приглашают: «Приезжай за город, поспишь денек на даче, отдохнешь на свежем воздухе», — не езжу. Даже если это друзья, то все равно неловко сидеть, надо предлагать свою помощь: что тебе помочь? Что сделать? Пойти, покопать? Не хочу. Повозиться у плиты? Мне каждого дня для этого достаточно. А что? Просто сидеть, спать целый день? У меня есть квартира, где я могу целый день спать. Ходить по лесу, по грязному, приехать на грязный участок? Я абсолютно городской человек, я никогда в жизни на земле не работала. Когда еду я из загорода и вижу машины, которые туда едут в пятницу, то я думаю: бедные, бедные люди, они же также потащатся назад друг за дружкой, стоя по пять часов в этих пробках, но зато, чтобы три часа побыть на свежем воздухе, люди так едут. Старые подмосковные дачи — это как сказал Антон Павлович Чехов: весь хлам, который в доме не нужен, ты тащишь на дачу. На этом участке земли, который от родителей остался, туалет, уборная, он был весь завален этот домик маленький, старой обувью. И когда я спросила: для чего? Эту обувь уже надо было исследовать археологам, честно слово, такие скрюченные. «Очень удобно, — говорит, — когда приезжает много народа». Как же в ней ходить можно? Коляска была, то у нее колеса отваливались, — танк. Пришла домой после концерта, гляжу — коляска стоит. «Леонид Александрович, что вы привезли? Зачем?» — «Очень удобно, Кларочка, я на даче буду яблоки возить». «Куда возить?» «От яблони к домику». Вот что такое русская дача — все равно как «хламовник» в какой-то степени, потому что жалко выбросить, лучше на дачу увезти. Татьяна Ткачук: Маша, в старые времена на дачах жили поколениями, дача, понятие «дачи» равнялось каким-то затяжным чаепитиям, театральным представлениям, дачным романам, каким-то дачным интригам, каким-то театральным постановкам. Как вы полагаете, любовь или нелюбовь к дачному образу жизни, она с генами передается? Откуда это в человеке — в одном есть, а в другом нет? Мария Шахова: Нет, просто в одном человеке есть, а в другом действительно нет. Клара Новикова считает, что это «хламовник», и имеет полное право так считать, а кто-то другой к этому хламу относится настолько бережно и нежно, что хочется просто начать рыдать, видя, как этот хлам перебирается, хранится и кем-то из молодых потихоньку выбрасывается, потому что для молодых он действительно не имеет никакого значения. Я с вами согласна, Адольф, я считаю, что просто к молодым людям не надо приставать, не хотят они ехать на дачу — да и черт с вами, не езжайте, только, чтобы с вами было все в порядке в городе. Просто надо проследить, чтобы они занимались хорошим делом в городе, а не плохим. Кстати, они и на даче могут заняться дурным делом. Адольф Хараш: Они и на даче могут заняться более плохим делом, чем в городе. Мария Шахова: Конечно. Просто надо подождать, они вырастут, никуда им не деться, они съездят пять раз на Мальту, десять в Мексику, и им это дело так надоест, что они рано или поздно поедут на эту чертову дачу за 30, 50, 100 километров. Сейчас начинают покупать эти дачные участки за сто километров, потому что там тише, там экологичнее, там нет таких пробок, как здесь. И все-таки все вернется на круги своя: у них вырастут дети, у них будут внуки, и деться от этой дачи будет абсолютно некуда. Поэтому пусть они поживут, как хотят, лишь бы с ними было все в порядке. Татьяна Ткачук: Спасибо, Маша. Адольф Ульянович, такое понятие как «тяга к земле» — уже не просто тяга к дачному образу жизни, желание посадить что-то, — как Вы полагаете, это наследственное? Надо в семейной истории искать корни этого явления? Часто говорят, например, родители: «Подожди, в тебе это с возрастом проснется». Обязательно в каждом с возрастом проснется, или в ком-то проснется, а в ком-то нет? Адольф Хараш: Думаю, что нет. Во мне с возрастом ничего такого не просыпается, прямо скажу, хотя я прекрасно понимаю, как хорошо было бы, чтобы это проснулось. Во-первых, действительно, я очень городской человек. То, что говорила Клара Новикова, — это очень забавно все, все это очень здорово, это прекрасное выступление эстрадное, но я совершенно внутренне с этим не могу согласиться. Я тоже очень городской, но тяга к земле мне представляется изначальной. И если она в ком-то не проснулась, значит, просто его естество в этом отношении спит. Естество, эта тяга к земле — это естественная тяга. Татьяна Ткачук: Спасибо, Адольф Ульянович. Мария Александровна, формула… Мне придется прерваться, слушатель на линии. Здравствуйте, представьтесь, пожалуйста. Татьяна Алексеевна: Здравствуйте. Меня зовут Татьяна Алексеевна. Я хотела бы немножко возразить Кларе Новиковой по поводу хлама. Хлам мы используем в так называемых «американских грядках», обувь рваную, телогрейки, все, что дома не нужно, делаются теплые «американские грядки» — это очень эффективно. Татьяна Ткачук: Татьяна Алексеевна, а что такое «американские грядки»? Татьяна Алексеевна: «Американская грядка» — когда бросаешь старую обувь, старое платье, телогрейку, пальто, все это перегнивает, она возвышается. Мы живем внизу на даче в Волоколамском районе, поэтому там низменность и холодно, а высокая грядка дает тепло. Второе — по поводу того, что дети не любят, это уже не Кларе Новиковой возражение, а кому-то другому. Мой сын не любит дачу именно потому, что он очень занят фирмой туристической, ему некогда. Три часа туда, три часа обратно, два часа провести там. Он не то, что не любит, — нет времени. А по поводу того, что можно увезти на дачу, я бы ваше Радио Свобода могла бы завалить архивами, дневниками моего дяди с Финской войны и Великой Отечественной, Борис Парамонов на год был бы обеспечен работой. Татьяна Ткачук: Спасибо, Татьяна Алексеевна, за звонок, но нас заваливать не надо, вы храните дневники просто — это ваша семейная история, и когда-то в жизни вам это очень пригодиться, это важно, наверное, для каждой семьи. Я хочу вернуться к разговору о том, что огород кормит. Мария Александровна, вот эта формула, которую в той или иной форме произнесет любой современный дачник или, скорее, огородник, если можно так назвать, у меня, например, вызывает очень много вопросов. В конце 80-х, когда почти все продукты были по талонам, а на прилавках не было вообще ничего, было понятно, что огороды спасали. Насколько сегодня актуальна эта проблема, на самом деле, рентабельно ли нынче держать дачное подсобное хозяйство? Мария Кашковская: Не подсобное. Подсобное — это, я считаю, живность, но у нас живности нет на даче, просто огород. Конечно, рентабельно. Но как же я могу на свою пенсию, мы с мужем пенсионеры, получаем минимальные пенсии, прожить? Мы картошку заготавливаем, я даже закапываю, на семена оставляю, яблок у нас в прошлом году изобилие было, мы много раздавали, и сок заготовили — это все мне помогает. Я же на это не трачу денег. И помидоры закрываю, и огурцы, — это все мне помогает. И соседи у нас все занимаются, такие же пенсионеры, которые живут на свои пенсии, они тоже от огорода получают большую помощь. Татьяна Ткачук: Мария Александровна, но ведь и затрат достаточно много, чтобы поддерживать этот участок в каком-то состоянии… Мария Кашковская: Как-то обходимся всем своим. Делаем компостные кучи, конечно, немножко покупаем удобрения. Татьяна Ткачук: Купить, привезти… Мария Кашковская: Сами возим, а покупаем очень мало, стараемся своим обойтись. Траву рвешь и ее компостируешь, или заливаешь бочки, чтобы была поливка хорошая. Вот так и живем. Татьяна Ткачук: Мария Александровна, а что делаете с урожаем? Мария Кашковская: В прошлом году очень много было яблок, пришлось раздавать. Если бы принимали где-то, хотя бы какие-то детские сады или больницы, мы бы могли отвезти, машина есть. Приходилось раздавать. А соседи мои даже не собирали, все на участке осталось, куча яблок, некуда реализовать. Татьяна Ткачук: Потом, я знаю, что перед периодом заготовки урожая начинается большая головная боль: трехлитровые банки все ищут. Мария: Банки — да, мы их и сохраняем. Сейчас опять отвезли все туда и что-нибудь будем опять консервировать. Помощь большая от участка. Я считаю, участок очень помогает пенсионерам. Татьяна Ткачук: Я Вас спросила, что вы делаете с урожаем, потому что знаменитый хоккеист Александр Бодунов рассказывал, что кабачки у них на даче растут аж на трех грядках, никто в семье кабачки не ест, каждую осень они загружают этими кабачками багажник машины и раздают пенсионерам и многодетным семьям в своем доме. Мария Кашковская: Вы знаете, я в прошлом году пыталась раздавать яблоки в Москве. Привезли столько яблок, урожай был «белого налива», а он же быстро портится. Я попыталась, бабушки идут, я им говорю: «Возьмите у меня яблоки, я вам даю». «Нет, нет», — они в испуге, они боятся, не берут. Конечно, в своем доме я раздала много, а так бояться брать яблоки. Бесплатно, мне ничего не надо, лишь бы раздать. Татьяна Ткачук: Спасибо, Мария Александровна. У нас междугородний звонок на линии. Здравствуйте, мы слушаем Вас. Любовь Геннадиевна: Здравствуйте, я из Архангельской области. Зовут меня Любовь Геннадиевна. Вы знаете, я даже немножечко заволновалась насчет этих дач. Это действительно очень трудоемкая работа. Я в селе живу, и очень нужна земля, невыносимо! Так хочется на ней работать — не для того, чтобы копаться, как поросенок, а потому что действительно нужда заставляет. В деревне живу, картошку сажаем, на одной картошке мы живем в Архангельской области. Если бы не картошка, то и дочери-учащейся не помогла бы, и продаем даже картошку. Это очень трудная работа. Очень хочется с землей возиться, потому что надо жить, надо кушать что-то. А кто может, у кого деньги есть, тот купит на базаре, зачем ему дача? Если только интерес появится, тогда люди будут цветы выращивать или что-то. А деньги есть — они не будут возиться с землей, мучиться, ездить за город. А у меня дача, еще надо построить, только дали землю буквально в ста метрах. Я с удовольствием все это делаю, но очень трудно. Татьяна Ткачук: Спасибо, Любовь Геннадиевна. Письмо у нас есть в почте, Алевтина Федулович из Минска прислала. Она пишет: «Если люди на ваш вопрос, отдыхом или работой для них является дача, отвечают о работе — значит, речь идет не о даче, а о чем-то другом — садовом участке, подсобном хозяйстве, доме в деревне». Это, видимо, как раз такой случай, о котором вы рассказывали. И еще одно письмо, Миша Супонин автор: «Дача — это нерелизовавшаяся абстрактная мечта о нескончаемом отдыхе, который оборачивается тяглым трудом. Очень похоже на круглый квадрат: А звучит-то как страшно!» Определений «дача» на самом деле десятки, буквально в каждом письме в слово «дача», Маша Шахова совершенно права, каждый человек вкладывает что-то свое. Но вот довольно часто встречается такое рассуждение о том, что дача, которая равняется огороду, — это для простых людей, а дача, которая равняется отдыху, — это для интеллигенции. Еще одно письмо из почты, В.С. подпись автора, не могу сказать — мужчина или женщина, пишет: «Я знаю лично нескольких докторов разных наук, которых объединяет не только пристрастие к науке, но и к огородничеству. Дом в Канаде, описанный Вадимом (еще одним автором из писем, я, по-моему, цитировала сегодня его письмо, он описывал свой дом, что это газон, буквально чуть-чуть цветов и елочки) — это тамошний стандарт. Но иногда людям бывает мало, и они от своего дома с елочками уходят в «коммьюните гарденс» и граблями и тяпками ковыряют что-то в земле». Так что, наверное, неверно говорить о простоте-непростоте, интеллигентности. Мне кажется, что эти понятия никакого отношения не имеют к теме нашего сегодняшнего разговора. Я хотела еще, наверное, последнее письмо процитировать, Глеб из Казани пишет нам на сайт, что один из его знакомых, крутой бизнесмен, купил дом с приусадебным хозяйством и стал там разводить сад-огород. На глазах изумленных друзей, которые привыкли к тусовкам и светскому образу жизни, он стал меняться. И дальше Глеб описывает перемены так: «Вдруг появились доброта, человечность, исчез апломб. И однажды я увидел, как он со своим телохранителем вместе сажал грушу». Адольф Хараш: Можно я добавлю? Я у меня есть знакомый такой, очень состоятельный человек, который мечтает о том, что, когда он удалится от своих трудов и осядет на участке, будет заниматься огородничеством. Татьяна Ткачук: Именно выращивать? Адольф Хараш: Именно выращивать, хотя ему это для прокорма не нужно. Мария Шахова: Мне кажется, что хорошо было бы не делить понятия «дача», пусть каждый со своим куском, большим или маленьким, делает все, что угодно — лишь бы был счастлив. Адольф Хараш: Лишь бы был собой. Татьяна Ткачук: Маша, именно поэтому я для себя решила, что я не буду в этой программе говорить только о «таких» дачниках или только о «сяких» дачниках — пусть это останется для каждого человека чем-то своим, личным. Мария Шахова: Не надо говорить, что это плохо, а это хорошо, все это имеет право на существование. Татьяна Ткачук: Спасибо, Маша Шахова, спасибо, Адольф Ульянович. Слушателю слово. Здравствуйте, представьтесь, пожалуйста. Ольга Серафимовна: Добрый день. Ольга Серафимовна, Москва. Мне кажется, что одну сторону еще не осветили. Мы, например, вынуждены были снимать дачу. Почему? У нас была возможность утром встать, поплавать в реке, то есть то, что невозможно сделать в Москве. Сделать зарядку, поездить спокойно на велосипеде, что в Москве сложно из-за сумасшедшего движения. Пообщаться со своими родственниками, которые тоже туда приезжали. Кстати, речь идет о Жуковке, это были 60-70-е годы, и мы приезжали, мы общались с теми людьми, с кем не могли общаться в Москве, постольку поскольку расстояние, работа и все. Но у нас это проходило, у нас был большой отпуск — 48 дней, это у нас проходило, как спортивное лето. Ведь такие люди тоже там были, у нас были в этом смысле люди, которые купались допоздна, до холодной воды. Вот эта сторона тоже может привлекать людей, которые бегут из города и хотят использовать свой отпуск, никуда не уезжая далеко. Татьяна Ткачук: Спасибо, Ольга Серафимовна. Мне очень близко то, что Вы говорите. Вы сказали о том, что на даче были люди, с которыми Вы могли только там и пообщаться. Я тоже до их пор помню свою детскую дачную компанию, и девчонок с тех пор не видела, а вспоминаю их очень тепло, хотя прошло уже такое количество лет… Психологи вместе с социологами однажды провели небольшое исследование. На вопрос: «Для чего дачнику дача?» из полутора тысяч опрошенных 60 % сослались на то, что детям и внукам нужен свежий воздух; около четверти опрошенных посетовали на дороговизну овощей и фруктов на рынках; для 10 % были важны перемена обстановки и образа жизни; и лишь 5 % ответили так: «Как зачем?! Отдыхать!!!», упомянув и баньку, и летний вечер с пивом, друзьями и задушевными разговорами: Но, в конце концов, — зачем нам дачи — это личное дело каждого из нас.

(Пост)советские дачи и дачники, воображаемые и реальные

 

Caldwell M.L. DA CHA IDYLLS: Living Organically in Rus­sia’s Countryside. — Berkeley; L.A.: University of California Press, 2011. — XXII, 201 p.

 

«Не следует ли считать, что истинный центр России там, где дачная и сельская местности, а периферия — в городах с их общественными институтами, в том числе — самим Кремлем?» — таким провокационным вопросом завершает книгу «Дачные идиллии» американский антрополог Мелисса Колдуэлл. Как и в пре­дыдущей книге^[1], автор изучает в ней повседневную жизнь в постсоветской России и пути ее трансформации от социалистической модели к капиталистической, фо­кусируя в данном случае внимание на российской даче. По мысли Колдуэлл, дач­ная жизнь настолько важна для россиян, что может служить лучшим индикато­ром перемен — причем как в личном, персональном, так и в общественном и даже в национальном смысле. Кроме того, она вполне заслуживает подробного этно­графического анализа (с. 4).

Призыв к исследователям сместить внима­ние от изучения крупных городов к дачным местностям связан отчасти с тем, что до недав­него времени дачная тематика действитель­но оставалась на обочине научных интересов. В советское время лишь некоторые замечания о дореволюционных дачах можно было встре­тить в работах по истории архитектуры или в рассказах о прошлом небольших городков и поселков. Всплеск интереса к дачной тематике приходится на 1990—2000-е гг. В частности, стали появляться работы о даче как культур­ном феномене^[2]. Социальная история тоже не оставила эту тему в стороне; сюда относится, в частности, книга Стивена Ловелла «Дачни­ки» (2003), где речь идет об истории дачи в ок­рестностях Москвы и Петербурга на протяже­нии трех столетий^[3]. Советская и постсоветская дача также привлекала значительное внима­ние исследователей: историков, архитекторов, социологов и антропологов. По­пулярной темой стала роль садов и дачных участков — экономическая, эстетичес­кая, образующая социальные связи и побуждающая участников к общественной активности, — словом, все, что скрывается за страстью россиян посвящать сво­бодное от работы время возделыванию прихотливых дачных земель.

Хотя список работ, посвященных дачной теме, внушителен, она пока далеко не исчерпана. Колдуэлл предлагает новый взгляд на постсоветскую дачу: не только и не столько как на явление само по себе, сколько как на ключ к понима­нию фундаментальных вопросов современной России: политической и нацио­нальной идентичности и национализма, перехода к капитализму, задач нацио­нальной трансформации и переработки наследия социализма. Нужно отметить, что этот подход представляется чрезвычайно продуктивным. С одной стороны, он позволяет рассматривать воздействие глобальных процессов на повседневную жизнь обычных людей, прослеживать восприятие ими новых реалий и попытки приспособиться к ним. С другой стороны, переосмысление дачниками меняю­щейся действительности воплощается (или может воплотиться) в их активную деятельность, которая могла бы, в свою очередь, оказывать непосредственное влияние на эти процессы.

Подобным образом ориентирована моя книга «Из города на дачу»^[4]. Правда, там имелись в виду проблемы дореволюционного Петербурга: урбанизация, рост числа промышленных предприятий в городе, развитие капиталистических отно­шений и сохранение сословного неравенства. Она была написана независимо от «Дачных идиллий»: сдача рукописи в издательство приблизительно совпала со временем выхода рецензируемой книги в свет. Общность интересов и некоторое созвучие в подходе побудило меня, историка, принять участие в обсуждении книги по антропологии. Историки и антропологи зачастую говорят на разном языке и с трудом понимают и принимают особенности работы друг друга. На­деюсь, что комментарий «с исторической стороны» окажется для развития дачной темы тоже в некотором роде полезным.

Прежде всего следует отметить, что «Дачные идиллии» — книга необыкно­венно увлекательная, причем не только для иностранного, но и для российского читателя. Каждая глава начинается живой зарисовкой из полевой практики ав­тора: взгляд извне, выявляющий скрытый смысл во вполне обыденных для рос­сиянина явлениях. В книге исследуется собственно жизнь на даче — тема, кото­рую ученые по большей части оставляли в стороне, ибо дачные практики редко несут на себе явные отпечатки времени. Прием гостей, прогулки в лесу — прин­ципиально ли меняются эти обыкновения от эпохи к эпохе? Тем не менее послед­ние два десятилетия изменили жизнь страны настолько круто, что не могли не внести коррективы в этот размеренный, почти «вневременной» мир, обитатели которого стараются забыть о времени и жить в гармонии с природой.

Идеализация и романтика (отсюда название книги — «Дачные идиллии») мирно сосуществуют здесь с суровой реальностью в виде непрерывного труда (огородничество, ремонт). Автору важно было ответить на вопрос: что делает дач­ный стиль жизни таким значительным и привлекательным для россиян и почему они склонны предпочитать его другим видам отдыха, несмотря на все связанные с ним заботы и неудобства? Центральными понятиями, позволяющими связать эти две стороны парадокса и объяснить его, выступают природа и интимность. С их помощью в книге исследуются темы, которые ассоциируются с дачной жизнью в России в первую очередь. В первой главе («Очарование дачи») под­робно рассматривается, что значит для россиян наслаждение отдыхом и естест­венной жизнью (organic life). Глава вторая («Сокровенное волнение: жизнь на даче с Чеховым») посвящена раздумьям и развитию представлений о даче как о месте; глава третья («Радость труда: садоводство для души») объясняет, почему многие россияне склонны брать на себя неприятный, тяжелый дачный труд и дач­ные расходы, в то же самое время утверждая, что находят в нем удовольствие и глубокое духовное удовлетворение. Глава четвертая («Натуральные продукты») раскрывает значение «своих» овощей и фруктов, лесных ягод и грибов для до­стижения дачниками личного удовлетворения, а также для социального и нрав­ственного здоровья. В пятой главе («Исчезающие дачники») речь идет о сенти­ментальных чувствах русских по отношению к своим дачам, обычно принимающих форму ностальгических воспоминаний и глубоких размышлений о значении природы в прошлом, настоящем и будущем России. В шестой главе («Дачная демократия») речь идет о становлении гражданского общества, которое, по мысли автора, имеет больше шансов на эффективное развитие не в крупных городах, а в сельской местности и на дачах. В седьмой главе («Повседневная мыльная опера на даче» ) автор подводит итог своему исследованию глубоких со­циальных трансформаций в России, касается в связи с этим проблемы конф­ликтов между дачными соседями и предлагает новые пути для постсоциалистической этнографии.

Интересной представляется попытка автора включить российскую дачу пост­советского периода в европейский и американский контекст, то есть преодо­леть расхожий стереотип, что дача — явление чисто российское и сравнению с ка­кими-либо летними домиками в других странах не поддается. Это становится возможным благодаря понятиям естественной жизни (organic life) и «медленного питания» (slow food, в противоположность fast food — быстрому питанию). Фи­лософия естественной жизни подразумевает не только максимальное приближе­ние условий жизни к природным, употребление в пищу натуральных продуктов или ношение одежды из натуральных тканей, но также ответственность и про­изводителя, и потребителя за безопасность людей и природы, в конечном счете — личную ответственность каждого по отношению к окружающей среде, обществу и планете в целом. Автор признает, что в России это движение пока выражено очень слабо и ограничивается, главным образом, стремлением употреблять в пи­щу натуральные продукты, произведенные в небольших хозяйствах, садоводствах, на фермах. Люди очень редко руководствуются личной ответственностью за сохранение чистоты, и многие даже находят странным вопрос, убирают ли они за собственной собакой во время прогулки по городской улице, — разумеется, нет, ведь там и так полно мусора, его должны убирать дворники! (см. с. 154). Введение понятия «естественная жизнь» задает рамки для исследования такого неявного и неконкретного явления, как отношение россиян к природе, их (не)готовность нести личную ответственность за ее сохранение, и поэтому не выглядит экстра­поляцией американских реалий на российскую почву.

Одной из целей автора было показать, что дача отражает важнейшие проблемы и трансформации современной России, и эта задача вполне успешно выполнена. Динамика трансформации дачной жизни предстает перед читателем в виде мно­жества любопытных сюжетов и тонких наблюдений. Перемены особенно здесь заметны, поскольку в целом и традиции, и архитектура, и даже интерьеры дач восходят к послевоенной советской эпохе. Так, например, ропот у дачников-ста­рожилов вызывает появление высоких глухих заборов вокруг новых дач и — что вносит решительный разлад в былые связи — вокруг дач прежних соседей, быв­ших друзей. Раздражение усиливается, если новые владельцы не склонны учи­тывать интересы поселка и устраивают шумные вечеринки до утра с выступле­нием эстрадных артистов. Отчужденность людей друг от друга воспринимается здесь особенно болезненно, поскольку еще недавно дачники были связаны друг с другом отношениями дружбы и соседства, основанными на коллективизме. Вхождение в устоявшийся дачный круг новых соседей, другого ли круга или дру­гой национальности, порождает определенную реакцию старожилов, по которой до некоторой степени можно судить и о проблемах общества в этом вопросе.

Еще в самом начале книги читателя интригует намерение автора выявить серь­езный вклад дачи в национальное и государственное строительство. Дореволю­ционные дачники, несмотря на их активность в освоении дачного пространства, едва ли могли оказывать на эти сферы какое-либо серьезное влияние. Дачники же современные склонны видеть и чувствовать свою неразрывную связь с роди­ной через окружающий их на даче природный ландшафт. По словам информантов М. Колдуэлл, в русском лесу им свободнее дышится, человек чувствует себя по- настоящему дома, и это чувство не приходит к ним во время прогулок по лесам в Европе или Америке (см. с. 142—143). Собственно дача определяется ими как чисто российское явление, один из признаков национальной самоидентифика­ции и «особого русского пути». Автор ссылается на американского антрополога М. Херцфельда, согласно которому национальная идея базируется на биогене­тическом и/или культурном сходстве, когда воображаемому сообществу в це­лом приписывается некоторая формализованная неповторимость, а «вариан­ты культурного прочтения» становятся для подобной идеологии опасными. По мнению автора книги, одной из черт национальной неповторимости для русских становится дача. Предполагается, например, что ее значение никогда не понять иностранцу. Нация вырабатывает два образа себя: позитивно выраженную на­циональную идентичность для внешнего наблюдателя и более сложную сеть при­знаков, которая понятна «посвященным». Трудности дачной жизни (например, изматывающе долгая дорога из города и обратно) выглядят по-разному в разго­воре с иностранцами (в этом случае настаивают на исключительности и особости этих трудностей) и между «своими» (трудности признаются и обсуждаются как проблемы) (см. с. 46).

Вклад дачи в национальное и государственное строительство этим не ограничивается. Колдуэлл полагает, что дачные кооперативы могут стать колы­белью гражданского общества. Здесь для развития демократии создаются все условия: и необходимость рассчитывать только на свои силы, и активное непри­нужденное общение между соседями, к которому располагает природная среда. Демократия может вызреть здесь естественным путем. А.К. Касаткина отметила, что пример успешного дачного сотрудничества, описанный в книге, можно счи­тать скорее приятным исключением, нежели правилом. Исследования дачных кооперативов в Ленинградской области хотя и выявляют подобную активность, однако не свидетельствуют в пользу ее успешности. На собрании садоводческого товарищества участникам далеко не всегда удается договориться, а в процессе не­формального общения обсуждаются вовсе не перспективы развития дачного коо­ператива, а огородничество и телесериалы. Кроме того, природная среда зачастую располагает к расслаблению, а не к решению общественных проблем^[5]. Тем не ме­нее рассказ об условиях формирования национальной идентичности и демокра­тии на даче важен: он должен спровоцировать новые исследования на материале других дачных кооперативов, деревень и поселков, в том числе значительно уда­ленных от столиц.

Имеет ли дачная и сельская местность особенное значение «истинного центра России», откуда приходят позитивные перемены? В этом заключении автора пока приходится сомневаться. В исследовании глубокой эмоциональной связи дачни­ков с природой и родиной оказались не услышаны голоса не только сельских жителей^[6], но и горожан, не имеющих отношения к дачному сообществу. Возникает закономерный вопрос: так ли тесно связаны эти представления с дачей, форми­руются ли они на даче? Или же это часть городской культуры, бытующая вне за­висимости от дачного опыта? В конце концов, опыт общения с природой родного края горожанин может получить не только на даче. Тот же вопрос относится и к тезису об особой гражданской активности дачников: значит ли это, что город­ские жители не склонны к самоорганизации и проявлению подобной активности, направленной, может быть, на решение иных важных вопросов?

Колдуэлл критикует принятые в социальных науках оппозиции: «городское/ сельское», «центр/периферия». Дачу ее информанты понимают как убежище, где жизнь более наполнена смыслом, нежели в городе, — значит, предлагает иссле­дователь, необходимо рассматривать как центр именно ее, а не город. Представ­ляется, что здесь не вполне оправданно противопоставляются дача и город, в то время как первая традиционно является неотъемлемой частью городской куль­туры — это отмечал еще Ю.М. Лотман в статье «Камень и трава»^[7]. Следует ли вы­бирать в этой неразрывной связке, где центр?

Сосредоточенность автора на загородном мире и отстранение от городской культуры не позволяют определить социальную принадлежность дачников пост­советской эпохи. Мне как историку города и дачи хорошо известно, что это — наиболее уязвимое место нашей работы: дачная жизнь привлекает представите­лей очень разных слоев населения, при этом возникает соблазн объявить дачни­ками чуть ли не всех городских жителей. Homo dachnik, по определению автора, есть каждый, кто владеет дачей или снимает дачный угол (с. 16). Колдуэлл опре­деляет дачников несколько абстрактно, как некий «широкий срез русского обще­ства в его социальном, экономическом и демографическом разнообразии», «ши­рокий срез трансформирующихся экономических классов в России» (с. 17—18). При этом одна группа информантов в беседе с автором настойчиво соотносила себя с героями Горького и Чехова, то есть с представителями среднего класса дореволюционного общества. Эта претензия на общую идентичность и социальный опыт всех дачников, по мысли автора, позволяет думать, что дачная жизнь пред­ставляет собой некий общий всероссийский опыт на протяжении последнего сто­летия (см. с. 19, 168). Словом, собеседники автора верили, что дачный опыт уни­версален для всех россиян, а сами они — дачники — представляют собой средний класс. Автор оговаривает, что что-то усложняет эту идею, мешает людям считать, что их дачный опыт универсален (с. 19). Очевидно, что это «что-то» есть существование в культуре недачников, тех, кто не является носителем такого опыта и идентичности. Кто же они? Их голос в книге почти не звучит.

Среди недачников встретились бы люди, принципиально отказавшиеся от при­обретения дачи еще в советские годы. Одни — в силу экономических соображений, другие — вследствие трезвой оценки своих сил и неготовности к постоянным ин­вестициям времени и средств, третьи — по причине категорического неприятия дачного стиля жизни с его рутиной, сельскохозяйственными обязанностями и навязанным общением с соседями. Кроме того, в категорию недачников попала бы, вероятно, и немалая часть переселенцев, которых, скажем, в Твери, где Колдуэлл проводила полевые исследования, в период 1990-х — начала 2000-х гг. было мно­жество (русско- и иноязычные беженцы из бывших республик СССР и «горячих точек», приезжие из других регионов России).

Очевидно, что у всех недачников имелись свои представления о «хорошей жизни», отдыхе, природе и, наконец, самих дачных владельцах. С помощью этого «голоса извне» не только социальный, но и психологический портрет дачников выступил бы еще рельефнее, чем это удалось сделать в книге. Например, положе­ние о том, что частью русской дачи должен быть сад, выглядит вполне уместным, если принимать во внимание мнение садоводов. В интервью с представителями творческих профессий и людей науки встречаются диаметрально противополож­ные оценки. Так, в разговоре со мной шестидесятилетняя петербурженка восхищалась дачей друзей на Карельском перешейке, где на участке растут лишь сосны и черника: «И никаких этих поганых огородов, люди отдыхают или делом заняты!» Под «отдыхом» подразумеваются прогулки в лесу или купание, под «делом» — наука, основной род деятельности хозяев. Такой стиль жизни и такие ценности были свойственны этим кругам и в дореволюционную эпоху, и в советское, и в постсоветское время. Здесь уместно отметить, что в начале 1980-х гг. на предло­жение мужа получить землю и построить дачу моя информантка ответила ульти­мативно: «Или дачный участок — или я!» Очевидно, что «точкой неприятия» в этом вопросе стали (сельско)хозяйственные заботы, то есть никакой «радости труда» та испытывать не желала, а продукты покупала в обычных магазинах без всяких льгот и «блата».

«Проводниками» в дачный мир выступают герои Чехова и Горького, то есть представители особого мира дореволюционной дачи со своими особыми пробле­мами и ценностями. Временами создается впечатление, что постсоветская дача стала наследницей дачи дореволюционной. Одна из информанток Колдуэлл ссы­лается на слова Пустобайки, героя пьесы Горького: «Дачники все одинаковые». Она видит в героях свои чувства и эмоции, но это лишь подтверждает талант пи­сателей. Рискну предположить, что наследниками дореволюционной дачи в пост­советском пространстве стали как раз недачники, «туристы в своем отечестве», предпочитающие даче курорты и санатории. Стоит вспомнить, что в дореволю­ционное время хозяева и наниматели дач, даже небогатые, если и занимались фи­зическим трудом по ее благоустройству, то чрезвычайно выборочно, — например, сажали цветы для собственного удовольствия. Эта роль отводилась или слугам, или дачным хозяевам. Соответственно, стиль и понимание ценности дачной жизни в дореволюционную и (пост)советскую эпоху просто не могли не отли­чаться самым существенным образом.

Возможно, благодаря включению в исследование точки зрения недачников стала бы менее жесткой оценка роли советского государства в дачном строитель­стве и формировании современной дачной культуры.

Роль государства в сфере повседневной жизни общества в 1960—1980-е гг. по­стулируется в книге Колдуэлл как репрессивная, подавляющая. Такая оценка оправданна в отношении борьбы с инакомыслием и идеологической цензуры в пе­риоды хрущевской «оттепели» и застоя, но на повседневную жизнь горожан-дач­ников влияние властей было куда более сложным и амбивалентным. Так, дача со­ветского периода выступает в книге как ниша, в которой человек скрывается от навязчивой опеки со стороны государственной власти. Активный, созидательный отдых на даче как свободный выбор человека противопоставлен здесь активному отдыху в санатории или пионерском лагере как подчинению советской идеологи­ческой политике. С отдыхом дачу роднит именно то, что там хозяин работает для себя, сам определяет цели и рассчитывает время. В санатории или на базе отдыха это невозможно: отдыхающим предлагается разработанное экспертами меню, ре­жим дня, определенные экскурсии и полезные занятия. Представляется, однако, что выбранный самостоятельно ритм работы все же не превращает дачу в «уголок свободы» — этому противоречит материал самой книги: строительство дома в срок по нормативам, обязательный огород, изъятие невозделанных участков в садовод- ствах. Общественный контроль соседей, особенно в летний период, был силен на­столько, что в каком-то смысле жизнь на даче близка коммунальной квартире.

В СССР были распространены иные формы активного отдыха, которые дей­ствительно можно считать уходом от контроля государства: поездки «дикарями» на море, жизнь в палатках или в арендованных у местных жителей комнатах, ту­ристические походы в лес или в горы, многодневные пикники в лесу в компании друзей или в семейном кругу. Организовывали их как раз недачники, причем не только молодые, но, бывало, и пенсионеры. Эти поездки и походы часто плани­ровали и осуществляли без участия и даже без ведома государства; согласование маршрутов с местными властями и спасателями, обязательное для туристов, проводили и соблюдали далеко не всегда. Наконец, во время каникул или отпуска граждане нанимались на работу в археологические экспедиции — как раз ради свободы и интересной компании. Дачная свобода от жестких правил, как ее видит автор: свободное собирание цветов (в том числе занесенных в Красную книгу), грибов и ягод по своему усмотрению и проч. (см. с. 12, 80) — выглядит на этом фоне довольно бледно. Возникает вопрос: был ли диктат правил в СССР 1960— 1980-х гг. таким уж жестким, а наказание таким уж неотвратимым — если, ко­нечно, иметь в виду административные правонарушения, а не деятельность диссидентов или нонконформистов от искусства? Были ли хозяйственные дачники этакими скрытыми «противниками режима»? Сохранились ли какие-либо источ­ники советского периода, которые свидетельствовали бы в пользу такого взгляда, или же это современная трактовка прошлого?

В книге не раз упоминается о «хроническом дефиците», характеризующем весь советский период (с. 80). Автор утверждает, что урожай с дачных участков, по мысли чиновников, должен был добавить что-то к скудным поставкам в мага­зины и на рынки — с тем они и раздавались (с. 42). «В одном отчете высказыва­ется предположение, что часть частных садов (крестьянских и дачных) занимала 25% в агропроме СССР», то есть дефицит продовольствия удавалось компенси­ровать только с их помощью. «Как для сельских жителей, так и для горожан под­держкой были продукты питания, которые те выращивали в летних огородах и на других маленьких участках земли, а также на балконах и подоконниках своих квартир» (с. 80). Российский читатель тотчас улыбнется, узнав в этом описании рассаду, приготовленную для последующей пересадки в грунт, или лимон в ка­кой-нибудь ленинградской квартире, являющийся предметом гордости хозяина и дающий через несколько лет кропотливого ухода пару плодов величиной с но­готь. Но в книге нет необходимых пояснений, и для читателя западного это оста­ется экстремальным комнатным садоводством во имя выживания.

Ссылку на источник таких сведений, то есть на материалы «круглого стола», опубликованные в исследовательском бюллетене Радио «Свобода» в 1980 г.^[8], нельзя назвать убедительной. В период холодной войны радиостанция выполняла серьезную идеологическую миссию и могла сгустить краски. Колдуэлл ссылается также на работу С. Кларка^[9], но и там связь между трудностями социалистической экономики и дачей лишь постулируется. Сорок пять лет между войной и распа­дом СССР в этих текстах как будто «слипаются»: ученые ссылаются на данные о садоводстве в городах в период Великой Отечественной войны и послевоенного восстановления, когда оно стало важнейшей стратегией выживания, а после пе­реходят к кризису 1990-х гг.

Стала ли дача государственным проектом по преодолению кризиса социали­стической экономики, была ли рассчитана на случай обострения проблем с про­довольствием? Столь непосредственная связь кажется сомнительной. Во-первых, в литературе по аграрной истории СССР, когда речь идет о введении частных подсобных хозяйств для колхозников как способе решения экономических труд­ностей, дачи просто не учитываются^[10] — скорее всего, потому, что не были рас­считаны на эти цели. Их экономическое значение было невелико. Земли горожа­нам раздавали не только в плодородных, но и в северных регионах страны, где обильных урожаев ждать никак не приходилось. Городские жители имели воз­можность полноценно заниматься своим огородом лишь в период отпуска, ведь располагался он, как правило, далеко от городской квартиры. При этом продо­вольственный дефицит в городах 1970-х — первой половины 1980-х гг. не подра­зумевал голода^[11], а «местные» фрукты и овощи, вызревавшие на дачах, свободно продавались и в городских магазинах. Если иметь в виду стратегические меры, то гораздо логичнее выглядели бы коллективные хозяйства с дежурствами при предприятиях, школах и проч. Однако принято было решение о раздаче дач, ко­торые заведомо были стимулом для развития общества потребления: они хоть и не являлись частной собственностью, но очень ее напоминали. Законодатели не могли не осознавать, что вступают в противоречие с важнейшим принципом эко­номики социализма — принципом коллективной собственности. Скорее всего, масштабный государственный проект был направлен на решение вопросов лет­него отдыха, полезного досуга и здравоохранения среди горожан. Количество са­наториев, здравниц и пансионатов было ограниченным, а территории — весьма обширными, что и позволяло властям его осуществить.

Рассказы дачников о причинах распространения дач и садоводств в 1960— 1980-х гг. могут скорее служить материалом для работы о страхах горожан перед войной и голодом в период холодной войны. «Пищевое» объяснение раздачи зе­мель под дачи — не единственное. В моих интервью встречается также мнение, что они производились из соображений оборонительных: в случае ядерного удара по крупным городам или военного вторжения жителей будто бы можно было эва­куировать на дачи, то есть на свободную жилую площадь. Мои собеседники утверждали, что сами видели такие документы или были знакомы с ответствен­ными лицами, которые их создавали.

Колдуэлл указывает, что государство раздавало дачи, для того чтобы труже­ники могли «есть, спать и отдыхать так, чтобы это было социально и физически полезным и улучшало бы их работоспособность», — то есть, видимо, рассматри­вало граждан лишь как трудовой ресурс. Непонятно, на каком основании де­лаются выводы о мотивах законодателей, но это намерение будто бы вступало в конфликт с интересами дачников, которые воспринимали дачу как возможность сделать что-либо для себя, по своему собственному желанию, и если не полностью игнорировали интересы государства, то дистанцировались от попыток регулиро­вать свою деятельность (см. с. 42—43). Отстраненность советских граждан от го­сударственной идеологии, недоверие к государству в сочетании с дачной темой выглядят особенно захватывающими, однако раскрываются эти вопросы очень скупо: дачники были недовольны государственными налогами на дачное хозяй­ство (с. 81) — но в какой же стране мира им рады? Если информанты автора убеж­дены, что чиновники хотели лишь использовать простых тружеников, а тем при­шлось выискивать возможности для того, чтобы действовать в собственных интересах, то возникает вопрос: не отражает ли это отрицание горожанами любых государственных начинаний, свойственное россиянам постперестроечной поры? По наблюдениям американского антрополога Н. Рис, рассказы о несправедливо­сти государства и страданиях граждан стали бурно обсуждаться в эпоху пере­стройки, однако не выросли в какую-либо позитивную программу, а преврати­лись в негативизм как образ мысли^[12].

Одним словом, вопрос о роли советского государства в формировании тех или иных практик повседневной жизни заслуживает нового критического взгляда и подробного изучения в антропологии и истории — в том числе на основе офици­альных данных, архивных документов и интервью с политическими деятелями, принимавшими какое-либо участие в разработке «дачной программы». В против­ном случае остается неясным, как интерпретировать ностальгию по советским временам (а точнее — по 1960—1980-м гг.), столь распространенную сейчас не только среди старшего поколения, но и среди молодежи. Книга Колдуэлл не только дает ответы на вопросы о современной дачной культуре и развитии рос­сийского общества, но и сама ставит немало вопросов для дальнейшего исследо­вания, и в этом также заключается ее ценность как для антропологов, так и для историков.

 

---

[1] См.: Caldwell M. Not by Bread Alone: Social Support in the New Russia. Berkley: University of California Press, 2004.

[2] См., например: Деотто П. Петербургский дачный быт XIX в. как факт массовой культуры // Europa Orientalis. 1997. № 16. С. 357—372; Она же. Дачная традиция в Се­ребряном веке // Петербург — столица русской культуры II. Salerno: Europa Orientalis, 2004. С. 335—348; Нащоки­на М. Гости съезжались на дачу // Памятники Отечества. 1994. № 1—2. С. 77—83; Rumjanzewa M. Auf der Datscha: eine kleine Kulturgeschichte und ein Lesebuch. Zurich: Dorlemann, 2009.

[3] См.: Ловелл С. Дачники: История летнего жилья в России: 1710—2000 / Пер. с англ. Л. Семёновой. СПб.: Академичес­кий проект; ДНК, 2008.

[4] Малинова-Тзиафета О.Ю. Из города на дачу: социокуль­турные факторы освоения дачного пространства вокруг Петербурга (1860—1914). СПб.: ЕУСПб, 2013.

[5] Касаткина А.К. Дачная идиллия Мелиссы Колдуэлл // Антропологический форум. 2012. № 16. С. 457.

[6] Там же. С. 459.

[7] Лотман ЮМ. Камень и трава // Лотмановский сборник. М., 1995. Т. 1. С. 79—84.

[8] WadekinK.-E. Round-Table Discussion on Private Food Pro­duction and Marketing // Radio Liberty Research Bulletin. 1980. № 449 (80). P. 1—4.

[9] Clarke S. Making Ends Meet in Contemporary Russia: Secon­dary Employment, Subsidiary Agriculture and Social Net­works. Cheltenham: Edward Elgar, 2002. P. 125.

[10] Прозападная точка зрения на проблему: Wadekin K.-E. Pri- vatproduzenten in der sowjetischen Landwirtschaft.: EKSoeig AVT. N. ZaKKouAa, 1982.

[11] См.: Кушкова А. Советское прошлое сквозь воспоминания о продовольственном дефиците // Неприкосновенный за­пас. 2009. № 2 (64). С. 174—187.

[12] Рис Н. Русские разговоры: культура и речевая повседнев­ность эпохи перестройки. М.: НЛО, 2005. С. 288—290.

 

Анастасия Миронова об изнуряющей наших людей огородной практике — Газета.Ru

close

100%

Алексей Павлишак/ТАСС

Вы заметили, что в метро, в магазинах, в офисах появились сонные люди? Они ловят любую минуту, чтобы заснуть. Я, например, выбравшись в город, на одной лишь улице Фонтанке увидела за полчаса сразу трех водителей, засыпающих на светофоре. Будьте уверены — это дачники! Майские праздники открывают в России сезон изнуряющей работы — дачный.

Я живу в деревне, на нашем участке большой сад, огромный огород. На мелкие и большие работы я выхожу туда не каждый день. И обязательно — в удобное мне время. Живу я здесь пятый год. Раньше у меня никогда не было дачи, и дачников я интуитивно жалела, особенно в 1990-е, когда поездки на дачу для большинства моей родни и друзей являлись частью личной продовольственной программы. Я всегда с сочувствием смотрела на людей, вынужденных в свой выходной вставать в пять утра, чтобы оказаться хотя бы пятидесятыми в очереди на шестичасовой автобус, который отвезет к последней от города остановке, откуда нужно будет еще четыре километра добираться до своих соток по путям.

Но, переехав в деревню, я перестала дачников жалеть — я начала недоумевать.

Экономической целесообразности вести сегодня дачу нет. Выращивать собственные овощи и фрукты невыгодно, даже если ты живешь на земле. Огород окупается только в двух случаях: если человек безработный или не очень обременен работой и если он выращивает такие дорогие культуры, как спаржа, брокколи, брюссельская капуста, кольраби, а ягодный сад достался ему вместе с дачей уже подросшим и плодоносящим. Проще говоря, выгодно копаться в земле тому, кто не может потратить свободное время на зарабатывание денег.

Но, конечно, дело не в экономике. Многие люди ездят на дачу, чтобы вырастить немного своего, родного, без нитратов и химикатов. Кто-то в конце концов просто отдыхает с тяпкой в руках.

И мне это страсть как непонятно. Провозившись на огороде четыре сезона, я стала соображать, что здесь к чему. И быстро поняла, что вырастить сколько-нибудь ощутимые объемы продовольствия можно только своими очень большими силами. Все, что удается получить на огороде в перерывах между купанием в озере и шашлыками, несерьезно.

Поэтому лично я считаю, что дачник сегодня должен быть один — дореволюционного, чеховского типа. С моноклем, мятой газетой и соломенной шляпой.

Который приезжает на дачу в конце мая и уезжает оттуда в сентябре. В крайнем случае — едет на весь отпуск или длинные выходные. Этот дачник здоров, весел, благодушен. У него ухоженная лужайка с мягким газоном, бодрый румянец и чистенькие дети с воланами для бадминтона.

Но такой дачник нынче редкость. На всю нашу деревню их найдется двое-трое.

Остальные — дачники типичные. И я вам сейчас о них расскажу.

Самый главный и общественно важный факт состоит в том, что дачник по месту своей основной работы — лицо ненадежное. Вы когда-нибудь ехали на загородной электричке или по «дачной» трассе в четверг вечером или в пятницу днем? Как думаете, кто все те люди, что образовывают толпу и стоят в пробках? Это дачники, которые отпросились с работы пораньше. Я нередко езжу в электричках и наших дачников почти всех выучила в лицо. Могу совершенно точно сказать — минимум треть из них приезжает на дачу уже в четверг вечером, а уезжает в понедельник. Они отпрашиваются!

Вы можете строить какие угодно корпоративные планы, сдавать командный проект или требовать квартальный отчет, но если у дачника взошла морковка, он поедет ее полоть, потому что с вами еще как-то можно решить дело, вас можно разжалобить, уговорить, обмануть, в конце концов, а с морковкой шутки плохи.

Когда вы берете на работу дачника с садом и огородом, можете быть уверены, что это вам с вашей компанией придется вписываться в его график, а не наоборот. Чеховский дачник с моноклем и газоном вместо грядок будет работать, как и человек без дачи, потому что у него редко случаются неотложные дачные нужны. А вот огородник скорее уволится, чем останется в сентябре на аврал, потому что у него на кону плоды его многомесячного труда, перед которым ваш отчет — тьфу!

При этом дачник всегда старается заработать много денег, и всегда у него денег не хватает. Дачник реже ездит на море или в Париж на экскурсию. Потому что дачу летом не оставишь и потому что он на мели. Дачнику фактически приходится содержать два дома. Более или менее оборудованная и ухоженная дача каждый год требует вложений: укрывной материал, пленка для парника, инструменты, сам парник, который стоит около 20 тысяч. То нужно чистить колодец, то триммер сломался, то собака калоши погрызла. Плюс к этому на даче всегда идет вялотекущее обустройство дома: перевезти из города старый диван, вставить новое окно, поменять дверь. Все свободные деньги дачник тратит на дачу. Из этого следует, что у дачника специфический склад ума и характера. На работе он везде торопится, берет кучу подработок, мало где успевает, потому что строго по часам ему нужно на дачу и фактически рабочих часов у него меньше, чем у недачника. Если дачник работает где-то на стройке или производстве, то будет присматривать себе каждую пылинку.

Дачник в России мало спит.

Он старается приехать на дачу как можно раньше. А так как подобной смекалки граждан в нашем, например, мегаполисе едва ли не миллион и не всех отпускают с работы еще в четверг, то они хотят уехать на дачу хотя бы в пятницу. Но так как миллион человек одновременно выехать не может, дачник сообразительный выезжает из дома рано утром в субботу. И рано — это значит очень рано. Раньше, чем остальные. От нас до Петербурга около 160 километров. Наши дачники приезжают в субботу задолго до полудня. Приехав, они сразу принимаются косить, полоть, пилить. В воскресенье в восемь утра они уже на огороде. А как иначе? Если в понедельник с работы не отпустили, то чтобы опередить остальной миллион, выехать нужно уже в обед в воскресенье.

Мне кажется, что за весь дачный сезон эти люди высыпаются лишь в те несколько дней в середине майских праздников, когда им не надо никуда ехать.

Дачник в России все время устает.

Представьте, что пять месяцев подряд вы ни разу не спите вдоволь по выходным, а вместо этого копаете землю, полете грядки, косите траву, таскаете полные лейки с водой, а то и ведра с песком, если на участке начата стройка. Далеко не у всех дачников есть на участке вода — ее нужно носить с колонки или общественного колодца. Вода нужна не только для приготовления еды и мытья посуды, но и для полива. То есть, литров 300 в день минимум, а если планируется помывка, то и четыреста! В лучшем случае у дачника на участке есть колодец. Насос к нему имеется тоже не у всех, собственная скважина — у единиц. Так что воду все равно приходится носить, пусть даже и из колодца. И это изнуряющая работа. У нас в доме ровно сутки как пропала вода — от засухи, видимо, просто иссякла скважина. С утра мы возим воду и уже прокляли все на свете, а я еще не стирала! Сколько литров воды потребуется на стирку, я пока предпочитаю не думать.

А ведь помимо воды, копки, косьбы и непрекращающегося строительства у дачника всегда есть много других дел: колка дров для бани, обрезка деревьев, обновление дорожек, установка нового забора и постоянная модернизация щитового дома.

Неудивительно, что от такой жизни дачник много болеет. Да-да! Я бы даже сказала, что он мало живет, но стесняюсь напугать публику.

Недосып и переработки еще никого здоровее не сделали. Мы привыкли слышать истории про баб мань и теть шур, которые в свои 80 легко сажают пять соток картошки и сами рубят дрова. Дескать, вот где здоровье-то, вот где силища — на огороде! Но, во-первых, это все мифы, и такого здоровья старушек в нашей стране мало. Во-вторых, если среди них и встречаются огородницы, это те, кто живет на даче постоянно. Не ездит туда стахановскими налетами вместо сна и отдыха, а живет на участке, работает на земле размеренно и в удовольствие. И именно дачницы, которые до пенсии сравнительно легко жили в городе. Деревенские старушки, всю жизнь носившие на себе дрова и ведра, до восьмидесяти вообще редко доживают. Ровно то же, думаю, ждет и заядлых дачников — непомерный труд, нагрузка и лишение сна сведут их к врачам раньше срока. И те, кто сегодня встает в субботу и воскресенье с утра натаскать воды на полив, вряд ли и в восемьдесят будет так резво бегать по своим соткам.

У дачников есть и менее очевидные угрозы здоровью. Например, антисанитария. Воды мало, ее берегут. Да и много с ней мороки: чтобы регулярно мыть руки, нужно вовремя наполнять рукомойник, постоянно его чистить. Времени нет, так что руки дачники моют далеко не после каждого контакта с землей. У нас в деревне постоянных жителей от дачников легко отличить — почти ни у кого из дачников нет в доме воды и канализации. И каждый раз, когда я их вижу, сразу думаю, часто ли они моют руки.

Овощи, фрукты, ягоды тоже не принято мыть. Во-первых, жаль воды, во-вторых, это ведь свое, родное. А наш человек почему-то уверен, что на даче у него стерильность такая, что даже опавшие яблоки можно сразу давать младенцу.

От воды и другая проблема — скважин почти ни у кого нет, воду пьют из колодца. А колодезная вода, опять же вопреки мифам, опасна, это поверхностные воды, в которые попадают стоки, пестициды. В колодезной воде много нитратов. По идее, даже из тридцатиметровой скважины воду пить не стоит, особенно вблизи больших городов. Нормальная вода на даче может быть только из артезианской скважины или артезианского источника, что большая редкость.

Подкашивает здоровье дачников агротехника. Я как-то писала о том, что наши люди неумеренно пользуются на огороде навозом, суперфосфатом, пестицидами. В любом поселковом магазине или в дачной лавке в продаже найдутся десятки различных удобрений и химикатов, на которые всегда большой спрос. «Для завязей», «Вкусная клубника», «Наливной бочок» — все эти комплексные удобрения покупаются помногу и вносятся несколько раз за сезон. Наши дачники легко плещут в огород гербицид Раундап и потом сажают там морковь. Так что ценность подобного урожая может быть сомнительна.

Дачник чаще бездачного горожанина или постоянного деревенского жителя практикует опасные удовольствия. Прежде всего, баню.

Что бы ни говорили апологеты банной культуры, но русская баня очень опасна для здоровья. Даже сухая финская сауна способна существенно укоротить жизнь, а русская баня — это вообще тест на выживаемость. Не бывает банщиков с тренированными сосудами — бывают случайно выжившие. Баня провоцирует множество сердечно-сосудистых заболеваний и может привести к гибели. Особенно на пьяную голову.

А дачник у нас пьет много. Если человек остается на выходные в городе и идет, например, в парк с детьми и в торговый центр, он вряд ли будет напиваться. Но если тот же самый человек едет в субботу на дачу, он везет с собой алкоголь. Дача действует на людей расхолаживающе. Даже если они ездят туда каждые выходные и оба дня проводят, не разгибаясь, на грядках, у них в душе все равно елозит ощущение загородного пикника. А если человек едет на пикник, почему бы ему не выпить?

И теперь представьте, что за вздор считать оздоравливающей привычку встать в пять утра, прокатиться три часа по автотрассе и надышаться выхлопами, весь день раскидывать по огороду навоз, чтобы летом начать «лакомиться» сверхнитратными огурчиками. Слегка помыть руки, нажарить шашлыков, объесться этого мяса, накатить несколько стопок и лезть в раскаленную баню.

Нет уж, дача — это дикость. На дачах в привычные шесть соток хорошо крепким пенсионерам, которых на старости тянет по зову крови к земледелию. Остальным классическая российская дача сегодня ни к чему: гробить на ней здоровье бессмысленно, а отдыхать, как городская дореволюционная интеллигенция, не получится, потому что шесть соток — это очень мало и в садоводствах соседи на участках сидят так близко друг от друга, соседей так много, что никаким отдыхом сидение на такой даче решительно не назовешь.

Дача сегодня должна быть небольшая, но сделанная основательно, чтобы не требовала доработок и больших сил на обслуживание. На даче не должно быть никаких грядок, кроме, разве что, пучка лука и редиски. Зато та должен быть посеян газон, а все тенистые места засажены вечнозелеными почвопокровными цветами, которые не требуют косьбы. На даче обязательно должна быть скважина с чистой водой, нормальная кухня и минимум 10 соток земли. При таком сочетании качеств дача способна приносить удовольствие. Во всех других сочетаниях она лишь отнимает у человека здоровье.

Петергофские дачники / Государственный музей-заповедник «Петергоф»

В Фермерском дворце парка Александрия на втором этаже расположен историко-культурный проект «Петергофские дачники», предлагающий посетителям погрузиться в атмосферу летнего отдыха на южном побережье Финского залива в XIX – начале ХХ веков. Более 300 музейных предметов в экспозиции дают представление об исключительном характере дачной культуры этих мест.

Во второй половине XIX столетия понятие «дача» вошло в широкий обиход для обозначения загородного летнего дома для городской семьи, а вокруг императорской резиденции в Петергофе начал формироваться особый дачный мир. Несколько поколений Романовых проводили лето в Петергофском парке Александрия, где обретали некоторую свободу от сковывающих их жизнь придворных условностей. На «собственной даче» каждый имел возможность предаваться любимым занятиям: ловле рыбы, охоте, сбору грибов и ягод, конным и пешим прогулкам, поездкам на велосипеде и играм на открытом воздухе. Вслед за царской семьей в Петергоф переезжало высшее общество: лица императорской свиты, аристократы, чиновники, генералы и офицеры, интеллигенция, состоятельные горожане. Среди известных петергофских дачников были представители семейства Бенуа, М.Г. Врубель, Э.Л. Ган, М.Ф. Кшесинская, Д.И. Менделеев, Н.А. Некрасов, А.Г. Рубинштейн, Ф.Г. Сан-Галли, С.М. Третьяков, И.С. Тургенев, П.И. Чайковский и многие другие.

Проект «Петергофские дачники» повествует о жителях летнего Петергофа и о том, что представляла собой дачная жизнь в городе придворного ведомства. Здесь сохранялся привычный светский распорядок: летние «обыватели Петергофа» получали приглашения на официальные мероприятия при дворе, присутствовали на торжественных обедах и приемах. Кроме светских развлечений существовали и простые дачные радости – купание в Финском заливе, велосипедные прогулки в парке, пикники, походы в гости. И, конечно, лето на даче неизбежно было связано с варкой ароматного варенья, изготовлением душистых наливок: так дачный вкус сохранялся для долгой петербургской зимы.

Экспозиция разворачивается согласно распорядку дачной жизни: от столичной суеты и сутолоки вокзала к тишине вечеров и размеренности загородного отдыха на взморье. Гость «Петергофских дачников» поднимется на веранду типичного дачного дома, окажется в мастерской художника, посетит кабинет аристократа и дамский будуар, детскую, узнает о развлечениях и радостях петергофского лета, его ароматах, вкусах и звуках, ощутит грусть осеннего расставания с Петергофом.

Кроме музейных залов гостей ждет своеобразный кинозал, где об особенностях петербургской дачной культуры расскажут Б.В. Аверин, С.И. Богданов, Н.В. Буров, Д.А. Гранин, Я.А. Гордин, Т.В. Черниговская, М.Л. Шретер. Проект «Петергофские дачники» ориентирован на семейную аудиторию и всех, кто интересуется жизнью Петербурга рубежа веков.

Скука загородных дач – Weekend – Коммерсантъ

прочитала Анна Наринская

Книга лондонского профессора Стивена Ловелла «Дачники» — абсолютный антипод отечественной телевизионной программы под таким же названием. И дело не в том, вернее, не в первую очередь в том, что телесериал был медийным продуктом, по определению поверхностным и импрессионистским, а труд Ловелла — полноценное научное исследование. Тут, скорее, вот что: программа «Дачники» поддерживала и разрабатывала сложившийся в нашем сознании романтизированный образ дачи и ее обитателей. Дача для нас в первую очередь — образ дома с мезонином и верандой, стоящего среди высоких сосен, даже если мы сами отродясь в таком не живали. А дачники, соответственно, — это обитатели такого дома, рассуждающие за чаем о чем-нибудь прекрасном или даже это прекрасное создающие вроде переделкинских жителей Пастернака и Чуковского.

Герои Ловелла другого толка. Это разночинные и не уверенные в себе горьковские дачники (оригинальное название книги Ловелла — «Summerfolk» — совпадает с переводом названия знаменитой пьесы), которые «ничего не делают и отвратительно много говорят», дачники сначала Чехова, а потом Трифонова. Затюканные мужья и перессорившиеся из-за нескольких соток наследники.

Подробное, изобилующее статистикой и цитатами исследование Ловелла посвящено именно таким персонажам — дачным обывателям, характер которых, как становится ясно из книги, сложился в середине XIX века, когда в русской «летней истории» на смену усадебному периоду пришел период дачный и практически не изменился по сей день.

Ловелл, разумеется, называет все важные для русской культуры дачные места — и имение А. Н. Оленина Приютино, где, как на даче, живали Крылов и Гнедич и часто бывал Пушкин, и Абрамцево, которое Илья Репин называл «лучшей в мире дачей», и Куоккалу, и Царское село, и Комарово, и Переделкино. Но больше, чем дачные памятники культуры, Ловелла интересует дачная культура как таковая и дачник как ее представитель. «Удивительное существо: горожанин, чье самосознание определялось не правовым или профессиональным статусом, не отношением к тем или иным средствам производства, а занятиями, которым он предавался на досуге».

Скажем, популярное среди петербуржцев Парголово для Ловелла — типическая дачная территория, заполняемая летом «десятками тысяч подвижного, разнохарактерного, во всяком случае, интеллигентного населения». Среди этого «интеллигентного населения» были, к примеру, Белинский, Стасов, в тамошней церкви венчался Римский-Корсаков, но для Ловелла самым ценным оказывается Мамин-Сибиряк, так описавший парголовскую жизнь: «дачи с своим убогим кокетством, чахлыми садиками и скромным желанием казаться безмятежным приютом легкого дачного счастья».

К тому времени как в самом знаменитом стихотворении начала XX века возникла «скука загородных дач», констатирует Ловелл, у дачной жизни сложилась незыблемая репутация жизни пошлой. Надежда Тэффи писала в журнале «Сатирикон»: «Первый дачник пришел с запада. Осмотрелся и сел. И вокруг того места, куда он сел, сейчас же образовались крокетная площадка, ломберный стол и парусиновая занавеска с красной каемочкой». А ежедневные газеты пестрели скандальными историями. «…Толпа любопытствующих собралась около одной дачи посмотреть, как одна жена обойного мастера Г.М. била своего мужа и затем в кровь расцарапала лицо мальчику, работавшему в заведении мужа. Кровопролитие было обильное, крик слышен по всему Парголову».

Эта жена обойщика, скорее всего, нашла бы родственную душу в жившей полвека спустя гражданке Швайченко. Ловелл подробно и явно не без удовольствия рассказывает достойную пера Зощенко историю о том, как эта дама пыталась отсудить полдачи у своего бывшего мужа гражданина Гущи. «Официально их брак был заключен в 1942 году, расторгнут в 1949-м. Гуща получил дачный участок в 1938-м и начал строиться в апреле 1939-го, (то есть до брака), поэтому притязания Швайченко изначально казались необоснованными. Но здесь она заявила, что вступила в «брачные отношения» с будущим мужем в 1937-м и именно этот год следует считать началом ее имущественных прав, а не 1942-й».

Не то чтобы подобный сюжет не мог развернуться на престижных гектарах Переделкина или Николиной горы («В 1946 году вдова известного советского писателя А. Н. Толстого обратилась к Молотову с просьбой разрешить ей остаться на даче в Барвихе, где писатель жил до смерти своей в 1945-м; она была не готова переехать в предложенную ей дачу в Малаховке»), но Ловелла влекут не громкие имена (большинство из которых на его родине не такие уж и громкие), а социальный феномен «летнего житья в России». Поэтому его интересует в основном не привилегированное меньшинство, а борющееся за летнее выживание большинство, то есть те, кто ну никак не мог обратиться к Молотову. Те, чей жизненно-дачный идеал изображен в этой статье, напечатанной в июле 1935 года в газете «Вечерняя Москва», где, заметим, прекрасно все — от искусно подобранных тем разговоров и морали в последних строках до выверенного набора имен и фамилий персонажей.

«За чаем на террасе Яков Рафаилович читает второй том «Петра I», а его жена — «Гиперболоид инженера Гарина». Тут же возникает маленькая дискуссия о творчестве автора этих произведений Алексея Толстого. Люсия Харитоновна (жена Рустема), развернувшая последний номер газеты, прерывает дискуссию запросом: «Из чего сделана оболочка стратостата?» Потом друзья — инженер Рустем и начальник цеха Файнштейн — делятся последними заводскими новостями. Когда новости исчерпаны и чай выпит, наступает тишина. «Тишина такая,— шутит кто-то,— что слышно, как на наших грядках растет лук». «Еще бы не расти! Полили мы его на ночь изрядно. А картофель-то как разошелся? Прямо буйствует на грядках!» Когда гаснет свет в окнах, дачка эта совсем теряется в лесу. Много под Москвой таких лесов, много таких дач, и много таких людей отдыхает в них. Но отдыхает лучше тот, кто лучше работает!»

Ловелл не только подробно изучает условия бытования и привычки дачного большинства, но даже готов взглянуть его глазами на привилегированное дачное меньшинство. «Жена писателя Юрия Лебединского вспоминает, как однажды, в 1950-х, ей довелось случайно услышать завистливые комментарии посетителей Переделкино: «Видите, какие дворцы понастроили! Недавно в Ясной Поляне побывала, там дом куда скромнее. Эти живут получше графа, а пишут что?»» Эти слова Лидии Лебединской Ловелл предваряет цитатой из датированного 1938 годом письма советского писателя Леонида Соболева: «Переделкино — это «феодальное» поселение, где титаны советской литературы играли роль писателей-феодалов».

Но если феодалы советской дачной жизни интересуют Ловелла куда меньше, чем ее рядовые представители, то феодалы теперешние не интересуют его почти совсем. Он умудряется даже практически не поддаться искушению пройтись по их украшенным донжонами дворцам. Те же, «для кого дача была средством сэкономить деньги, набраться сил или запастись продуктами для очередной продолжительной схватки с мегаполисом», занимают британского исследователя куда больше. Но тут — признается автор «Дачников» — возникает практически неразрешимая проблема. Этих людей он совсем не может понять. Невозможно — пишет Ловелл — подобрать определение, покрывающее «все разнообразие форм поселения и проживания, именуемых в постсоветской России «дачей»». «Согласно одному из расхожих и не нуждающихся в дальнейших обоснованиях исторических мнений, представители среднего слоя русских городских жителей всегда были разобщены и страдали отсутствием самосознания. За последние полтора века единственное, что их объединяло, это, на мой взгляд, загородные привычки; если и можно в России навесить на кого-то ярлык «средний класс», так это на дачников. Однако это соображение нас не сильно выручает — ни в моральном, ни в интеллектуальном отношении. Не существует более яркого подтверждения общественной слабости и политической маргинальности этого якобы среднего слоя, как то, что его многочисленные представители напяливают в пятницу вечером или в субботу утром резиновые сапоги и отправляются на свои земельные участки».

Его Величество Сад: радости и горести немецких дачников | Культура и стиль жизни в Германии и Европе | DW

Какой горожанин не мечтает сбежать на выходные «на природу»: насладиться идиллической тишиной, забыть о повседневном стрессе, просто «покопаться в земле»! И немцы — не исключение. В одном только Лейпциге насчитывается 30 тысяч дачных участков общей площадью около 960 гектаров. Это 30 процентов всей городской озелененной зоны!

В городе образовались целые дачные колонии. В их числе — небольшой дачный кооператив «Friedensblick» («Мирный взгляд»), расположившийся на восточной окраине Лейпцига. Пенсионер Манфред Тойшер (Manfred Täuscher) состоит в нем уже 18 лет. Дача для него — второй дом, и он им очень гордится.

«Мой садовый участок занимает площадь в 250 квадратных метров, — рассказывает Манфред. — В соответствии с договором, десять процентов участка мы должны отводить под овощные грядки. Вот тут растет фасоль, рядом — картофель, помидоры, редис, морковь. Все овощи у нас — биологически чистые. Их не сравнить с теми, что в супермаркете продают».

Деревенская идиллия в городской черте

Ровные полоски ухоженных грядок, яркие островки благоухающих цветочных клумб, безукоризненно подстриженные зеленые кусты, аккуратно вымощенные каменной плиткой дорожки, а в сторонке, у самого забора — уютный деревянный домик, на террасе которого расположилась с книжкой в руках супруга Манфреда. Вот такая идиллическая картинка предстает взору, когда приезжаешь на дачу к чете Тойшер. Летом Тойшеры бывают здесь почти каждый день.

Соседи по даче

«Мы проводим здесь много времени, мы ведь пенсионеры, — говорит Манфред. — За долгие годы работы мы это заслужили. К счастью, в нашей стране и человек, вышедший на пенсию, может наслаждаться жизнью». «Наслаждаться жизнью» — полоть сорняки, выращивать овощи, собирать урожай, ухаживать за цветами, подстригать кусты и газоны! Что ни говори, а скучать Манфреду и его жене не приходится. Но супруги все это делают с удовольствием. Работать на свежем воздухе они любят.

Любимый проект

Этот дачный участок Манфред приобрел в начале 1990-х годов, заплатив за него 7000 марок. Впрочем, на этом инвестиции не закончились. Вкладывать силы и деньги в любимый «проект» приходится постоянно.

«Когда мне достался этот участок, здесь почти ничего, кроме травы, не росло. И мне пришлось немало потрудиться, чтобы превратить лужайку в цветущий сад. Раньше у меня тут даже пруд был. Но ухаживать за ним хлопотно, и мы со временем от него отказались, разбили на его месте эту красивую цветочную клумбу», — рассказывает дачник.

Старые друзья

Термометр, что висит на стене у входа в дачный домик, показывает 34 градуса в тени — нынешним летом в Германии жарко. И около пяти часов дня Манфред не выдерживает и заканчивает работу. Но уезжать ни он, ни его жена пока не собираются, тем более что у калитки уже стоят старые друзья — соседи по дачному участку Торстен Крафт (Torsten Kraft) и Петер Эрфурт (Peter Erfurt). Они познакомились 11 лет назад. Завидя их, Тойшер тут же бежит в дом — доставать из холодильника пиво. А жена быстро накрывает на террасе стол.

Пенсионер Петер Эрфурт — старожил кооператива. 30 лет прошло с тех пор, как он купил тут дачный участок. «Участок достался мне во времена ГДР. В очереди на получение дачи зачастую нужно было годами стоять, и не каждому ее предоставляли, — вспоминает Петер. — Нам пошли навстречу потому, что у нас был маленький ребенок. А детям тут — раздолье. За эти годы я на даче и друзьями обзавелся. В общем, с какой стороны ни взглянуть, хорошо тут у нас!»

Сегодня дачный участок в Лейпциге может купить каждый желающий. Вот и в дачном кооперативе «Friedensblick» есть дачи, которые ждут новых владельцев. Некоторые горожане приобретают земельные участки, чтобы подарить их своим детям. «Но у молодежи — свое представление о том, как распоряжаться таким подарком: никаких садов и огородов, лишь сплошная зеленая лужайка, и на ней — танцы до утра», — горько усмехается Манфред Тойшер и поднимает свой бокал. Он хочет выпить с друзьями за Его Величество Сад!

Авторы: Ронни Арнольд, Наталия Королева
Редактор: Дарья Брянцева

Горожане, которые уехали от коронавируса в деревню

Родительская дача супруги представляет собой участок земли с маленьким домиком в Выборгском районе Ленобласти. Мы уже много лет потихоньку что-то тут делали, чтобы можно было и зимой остановиться на выходные. Летом же у нас получалось недельку здесь пожить. В домике комната с камином, спальня, кухня, баня и предбанник с душем, где можно помыться и постираться. Вот до водоснабжения, поэтому вода в колодце у двора. Но в этом есть свой шарм. Летом лежит шланг с насосом, и проблем меньше.

На участке небольшой парничок, несколько грядок с чесноком и луком, по периметру яблони, груши, сливы, вишни. Из кустарников — крыжовник, смородина, ежевика, облепиха, малина. В середине участка — газон, чтобы можно было поиграть с детворой в волейбол. Мы также ухаживаем за землей за периметром: косим газон, посадили вишни, сливы, орешник, смородину, картошку. В лесу стоит пасека. На участке слишком опасно — часто кусают, поэтому убрали подальше. Погода в Ленобласти часто дождливая, но немного меда каждый год есть, семье хватает.

Наш поселок в несколько десятков домов, многие здесь живут круглогодично. Наша же дача и еще несколько домов реально находятся в стороне. С соседями отношения хорошие, мы помогаем друг другу и словом, и делом. Даже сейчас, когда я здесь больше месяца, продукты привозят соседи: я им что-то заказывал, что-то супруга с ними из города передавала. Соседи — кто врач, кто рыболов, кто парикмахер.

Местные жители нас практически не видят. Каких-то взглядов или разговоров сейчас не прибавилось. Люди здороваются при встрече на улице, даже незнакомые. Но все сидят на участках и общаются через забор. Кстати, на дачах реально стало больше народа, практически все домики заполнены. Печки топятся, окошки вечерами горят. Я это заметил, так как зимой часто бывал на даче и видел, как было пусто.

Распорядок дня на даче такой: в семь утра — подъем, завтрак (кашки, омлет). Уборка, покормить и выгулять собаку. В девять — урок французского. Затем соцсети, ответы на звонки и SMS. Прогулки один-два раза в день — по лесу, по полю, вдоль реки и озера. Бывает, 8–12 километров в день выходит (шагомер на телефоне). Работа по хозяйству: дрова, вода (колодец — рядом с участком: зимой ведра, летом насос), баня, огород, пчелы, сад (обрезка и прививки деревьев). По возможности ремонт в домике. Честно говоря, времени не хватает. Хотя и в городе не хватало: вставал в шесть утра и в час-два ночи возвращался с работы. Дома меня редко видели.

Петергофские дачники / Государственный музей-заповедник Петергоф

10 августа 2016 года в Ансамбле Фермерского дворца Александрии открылась 32-я постоянная экспозиция Петергофского Государственного музея-заповедника. Новый культурно-исторический проект «Петергофские дачники» занимает площадь 15 залов и дает возможность гостям погрузиться в атмосферу летнего отдыха на южном берегу Финского залива XIX-XX веков. Более 300 музейных экспонатов свидетельствуют об исключительном характере дачной культуры в этом районе.

Музей Фермерского дворца, представляющий обстановку жилых комнат Александра II и его семьи, был открыт на первом этаже дворца в 2010 году. Интерьеры второго этажа, хронологически связанные с периодом дачной жизни процветания Петергофа, стала площадкой для нового музея.

Имея богатый опыт инновационных проектов, Петергофский музей-заповедник провел реконструкцию дачной атмосферы рубежа веков с использованием современных технологий.

Во второй половине XIX века понятие «дача» превратилось в привычное обозначение летнего загородного дома для горожан и их семей, а вокруг императорской резиденции в Петергофе начал формироваться исключительный дачный мир . Несколько поколений Романовых провели лето в Александрийском ансамбле Петергофа, где они получили некую свободу от придворных условностей, ограничивавших их образ жизни.

В Александрии «Частная дача» (частная дача) у всех была возможность заняться любимым делом: рыбалкой, охотой, сбором грибов и ягод, прогулками и верховой ездой, велоспортом и играми на свежем воздухе.Вслед за царской семьей в Петергоф пришло высшее общество, в том числе императорская свита, аристократы, чиновники, генералы и офицеры, состоятельные граждане. Среди известных дачников (дачников) были такие семьи, как Бенуа, М. Врубель, М.Ф. Кшесинская, Д. Менделеев, Н.А.Некрасов, А.Г. Рубинштейн, Ф.Г. Сан-Галли, С. Третьяков, И. Тургенев, П. Чайковский и многие другие.

Новый выставочный проект рассказывает о жителях летнего Петергофа и о том, какой была дачная жизнь в городе Петергоф для судебной канцелярии.Здесь сохранялся обычный общественный распорядок: дачники Петергофа получали приглашения на официальные придворные мероприятия, посещали праздничные обеды и приемы. Помимо общественных развлечений были и простые дачные развлечения: купание в Финском заливе, катание на велосипеде в парке, пикники, посещение друг друга. И, конечно же, лето на даче было неизбежно связано с приготовлением варенья и ароматных наливок: так дачный вкус сохранился на долгую петербургскую зиму.

Экспозиция разворачивается в соответствии с буднями дачной жизни: от столичной суеты и суеты на вокзале до вечерней тишины и спокойствия загородного отдыха на берегу моря. Гости проекта «Петергофские дачники» поднимутся на веранду типового дачного дома, окажутся в мастерской художника, посетят аристократический кабинет и дамский будуар, детскую комнату, узнают о развлечениях и удовольствиях петергофского лета, его ароматах, вкусы и звуки, грусть от осеннего расставания с Петергофом.

Помимо музейных залов гости посетят своеобразный кинотеатр, где об особенностях дачной культуры рассказывают известные петербуржцы, среди которых Б.В. Аверин, С.И. Богданов, Н.В. Буров, Д.А. Гранин, Ю.О. Гордин, Т.В. Черниговская, М.Л. Шретер. Проект «Петергофские дачники » рассчитан на семейную аудиторию и всех, кому интересна жизнь Петербурга на рубеже веков.

---

Стоимость входных билетов: взрослые — 250 рублей, студенты -150 рублей

Для граждан Российской Федерации и Республики Беларусь: взрослые — 150 рублей, студенты -100 рублей

С перечнем льгот по входным билетам можно ознакомиться здесь .

Русская дача как феномен культуры

Слово «дача» происходит от глагола «дат» — дарить и существительного «дар» — дарить. На протяжении многих лет получение земельного участка в личное пользование было большим и очень ценным подарком — будь то царское или советское правительство. Но то, как люди использовали эту землю, в разные времена сильно отличалось. Невозможно полностью понять Россию без понимания культурного контекста русской дачи.

Дача — до революции 1917 года

За чайным столом, К.Коровина, 1888

Первые дачи в России появились в начале 18 века при Петре Великом. Он хотел, чтобы подчиненные оставались рядом с ним даже в отпуске, поэтому подарил им участки под Санкт-Петербургом. Эти участки были стратегически расположены на пути к Петергофу, царской резиденции, поэтому он всегда мог остановиться и посмотреть, как его люди проводят свое свободное время.

В 1803 году известный русский историк Карамзин писал, что летом Москва пустеет, так как люди уезжают на дачи.А к середине 19 века дачи стали излюбленным местом отдыха и развлечений всех аристократов, которые могли себе позволить такое времяпрепровождение. Дачи часто представляли собой простые деревянные дома, но всегда имели террасу, где жители могли обедать, пить чай и развлекаться долгими летними вечерами. Не у всех были дачи, некоторые арендовали их на лето и обычно ездили на дачу всей семьей и прислугой. Если хотите узнать больше о дачных историях того времени, читайте Антона Чехова!

Дача — советское время

Первый в мире санаторий для сельскохозяйственных рабочих, Ливадия, Крым, 1931

Октябрьская революция 1917 года принесла с собой закон, запрещающий частную собственность на землю в России «навсегда».Идея заключалась в том, что все граждане страны смогут использовать все ресурсы страны, все люди будут равны, и никто не сможет эксплуатировать других людей или быть более богатым, чем они. Ценности новой Советской республики были в основном коллективистскими. И вместо индивидуальных дач население получило доступ к групповым объектам отдыха, таким как санатории. Популярная советская фраза гласила: «Все вокруг принадлежит народу, все вокруг принадлежит мне».

Но была и другая поговорка — «все равны, но одни равнее других».Иосиф Сталин, правивший страной с 1924 по 1953 год, сам любил хороший загородный отдых. У него было много дач в самых живописных уголках России — от Подмосковья до Черного моря. Это были огромные особняки, полностью укомплектованные персоналом и готовые принять его в любое время, когда он решит появиться.

Старая дача в «писательской деревне»

Сталин считал, что предоставление такой привилегии, как дача, своим самым близким людям в правительстве и высокопоставленным лицам из культурной и научной элиты будет для них очень мотивирующим фактором.Эти дачи не принадлежали их обитателям, на мебели и светильниках были номера маршрутов, но эти дачи были большой роскошью, и получить ее считалось огромной привилегией. Для упрощения — дачи сгруппированы по роду занятий — так до сих пор остались «деревни» писателей, композиторов, художников, ученых и т. Д. В то время все дачи были местом отдыха, рыбалки, сбора ягод и грибов, занятий спортом. и развлекайся с друзьями.

Выращивание продуктов на даче

После Второй мировой войны ограниченные продовольственные ресурсы в стране вынудили правительство разрешить людям приобретать участки земли и поддерживать семьи, выращивая там овощи.Однако строительство дома на этом участке было категорически запрещено. В 60-е годы, во время правления Никиты Хрущева, простым людям наконец разрешили получить дачи. Но получить его было так непросто. Распределение было основано на заслугах, нужно было полностью соответствовать идеологии и ждать в длинной очереди, иногда по много лет.

«Дачный поселок» отличался от обычного поселка. Небольшие участки земли, высокая плотность домов

Эти дачи не были такими роскошными — обычно это были крохотные участки земли с разрешением на строительство там небольшого одноэтажного дома.Жители по-прежнему не владели им, но могли использовать его для выращивания продуктов строго для семейного потребления (не для продажи). Тем не менее, люди чувствовали себя так, как будто это их земля, поэтому получение дачи стало одной из мечтаний советских людей, как и квартира или машина. Было много манипуляций — как быстрее получить дачу. В России законы и правила всегда были партикулярными, поэтому, если вы знали кого-то, вы могли быстрее добраться до желаемой дачи.

Построить дом тоже было непросто.Дефицит строительных материалов. Трудно представить, что сейчас, но нельзя было просто пойти в магазин и купить дерево, кирпич или что-нибудь еще, нужно было каким-то образом «достать» нужные материалы через свою сеть контактов или заплатить втрое на черном рынке.

Консервы на зиму

Это было время, когда функция дачи начала трансформироваться — она ​​стала местом тяжелой работы в поле, а не местом отдыха и развлечений. Эта функция дачи очень пригодилась в неспокойные 90-е годы, когда в магазинах было мало продуктов и люди реально поддерживали свои семьи, выращивая на своей земле картофель, огурцы, свежие продукты, ягоды и яблоки.Многие домашние продукты консервировали на зиму либо в маринованном, либо в соленом виде, либо в виде домашних джемов.

«Дача» В. Губарева — шутливый способ портрета феномена «советской дачи»

Дача — современность

В 90-х наконец-то разрешили владеть собственностью. Это еще одна большая и интересная история, но в результате люди стали покупать дачи, если у них были деньги. Или, если у них уже были дачи, они могли приватизировать их, официально сделав их собственностью.Также были сняты ограничения на размер земельного участка или этажность дома. Наконец, вы можете делать все, что хотите, на своей земле. Любопытно, что случилось потом?

Типичная дача богатого человека 90-х — дом из красного кирпича, скрытый за высоким забором из красного кирпича

Люди, всегда лишенные такого множества вариантов, начали экспериментировать. Богатые «новые русские» тут же стали строить огромные особняки на своих небольших участках земли. Многим из этих домов не хватало вкуса или стиля.Поколения местных жителей не видели красивых загородных домов, а коммерческая промышленность в этом районе еще не была развита. Традиция строительства деревянных домов сменилась строительством кирпичных или каменных. Раньше дачи были просто дачными домиками, а теперь многие стали строить дома круглый год.

Теперь, наконец, индустрия работает так же, как и в любой другой стране, и если вы хотите построить красивый дом в любом стиле — он будет построен для вас. Но это будет дорого. Как и за любые коммерческие товары и услуги в России — от одежды до маникюра, вы платите больше за хорошие вещи!

На многих типичных дачных участках земли для выращивания овощей все же больше, чем для отдыха.

Итак, как люди сейчас проводят время на дачах? Это действительно по-разному.Многие люди по-прежнему работают весь день, выращивая картофель, огурцы, клубнику и т. Д. Большинство из этих людей работают полный рабочий день в городе, они не сельскохозяйственные рабочие, но каждую пятницу вечером они уезжают из города, чтобы провести выходные. действительно тяжелая работа в этой области. Что и говорить — им приходится преодолевать огромные пробки по дороге на дачу и обратно. Иногда добраться до дачи в 50-100 км от города можно за 3-4 часа. Дать рациональное объяснение, почему продолжают выращивать картофель, невозможно, хотя их легко можно купить в любом магазине.Экономически это не имеет смысла, но люди иррациональны. Для некоторых выращивание продуктов является привычкой, некоторые (в основном пожилые люди) любят обрабатывать землю своими руками, некоторым нравится идея органических продуктов или говорят, что картофель, выращенный в собственном саду, просто вкуснее.

Еще одно явление, которое мы, местные жители, называем «Балкон, дача, мусорный бак». Это история бережливости, вызванной дефицитом вещей в магазинах в советское время и нехваткой складских площадей в городских квартирах.Русские не любят выбрасывать вещи, даже если некоторые вещи им не нужны — они все равно хранят их. Этот хлам сначала приземляется на балкон, потом переезжает на дачу и только в том случае, если он действительно старый или совсем сломанный, попадает в мусор. В результате многие люди на даче носят старую одежду. И у большинства есть стопки старой одежды на дачах, хотя в магазинах уже нет дефицита.

Тем не менее, многие считают дачу местом, где можно развлечься. Эти люди косят газоны и сажают цветы, поэтому им еще предстоит проделать свою долю полевых работ, чтобы дачный дом выглядел презентабельно.Но вместо того, чтобы проводить все время в саду, они приглашают друзей и развлекают их, жарят мясо на гриле, едят клубнику, сидя в беседках, занимаются спортом и наслаждаются другими развлечениями. Надеюсь, это станет массовым трендом и большему количеству людей понравится отдыхать на даче, а не работать там!

К удовольствиям на даче относятся:

Для этого слайд-шоу необходим JavaScript.

Желаю, чтобы мы вернулись во времена Чехова и каждое лето будем видеть раздел дачной моды в русском Vogue.Моя идеальная дача — это место, где люди носят красивые платья, едят клубнику, сидя в креслах с откидывающейся спинкой, днем ​​читают книгу, а вечером развлекают друзей! Я хочу, чтобы мы играли в шарады или музыку, занимались спортом, долго гуляли по живописным местам, собирали в лесу ягоды и грибы просто для развлечения и наслаждались всем этим! И я хочу, чтобы проблема с трафиком как-то решалась! Это была бы «идеальная дача»!

Родственные

Мир: Переписка / Лето на даче; Вневременная русская деревня, движимая прошлым, настоящим и будущим

Одновременная широта и интимность ландшафта в этом особенно красивом регионе, расположенном в городе Таруса примерно в 95 милях к югу от Москвы, настолько типично русские, что нужно сопротивляться соблазн рассматривать все, что здесь происходит, как типичное для целой огромной страны.Но более двух недель долгих вечеров в Почево — или Тарусе, где однажды вечером открылась выставка работ московских художников, которые летом здесь открылись, а на следующий — мой муж сыграл быстро распроданный фортепианный концерт, — передают ощущение России. сразу вялый, но очень торопливый. Это страна, которая пытается в то же время вернуть свое прошлое, столь ужасно изуродованное большевиками, максимально использовать свое настоящее и, что самое трудное, спланировать свое весьма неопределенное будущее.

Одна безошибочная тенденция — всеобщая жажда строить или улучшать собственность.

Почево, в котором нет асфальтовых дорог и водопровода, выросло далеко за пределы, предполагаемые романтическими старыми деревянными домами, такими как наш, в центре села; около 300 дач, почти все построенные с 1990 года, каким бы способом и умом хозяева ни придумали, анархически расползаются по полям и лесам. Труд и забота, столь очевидные в этих летних домах и на прилегающих участках (и которые до сих пор отсутствуют в таком большом количестве здешнего общества) напомнили мне о недоверии одного московского друга, узнавшего, что я путешествовал в восьми часовых поясах из Манхэттена, где мои русские родившийся муж и живем сейчас, на отдыхе на даче.- Дача? — сказал он. «Это не отдых, это работа».

За последнее десятилетие вдоль каждой магистрали выросло количество магазинов строительных материалов, и здесь представлены новые роскошные кирпичные жилые дома и более скромные улучшения старых деревянных коттеджей, называемых избами. Находясь в гостях у друга в поселке под Москвой, наша 10-летняя дочь Люси была удивлена, увидев, что строительство все еще идет полным ходом ближе к 22 часам вечера, пока я не объяснил, что десятилетиями при коммунизме такая частная инициатива была в принципе невозможна и что из-за долгих темных зим россиянам приходилось использовать каждую минуту длинных светлых летних вечеров.

Однажды вечером в Почево сосед по имени Артур взял перерыв в строительстве своей дачи, чтобы описать свои две недели заключения в промышленном городе Тольятти, когда он был 14-летним подростком, наказанием за то, что он был сыном предполагаемого диссидента. Это произошло, заметьте, в конце 1987 года, когда во всем мире чествовали Михаила С. Горбачева за введение гласности и раскрытие преступлений сталинизма. Пару ночей спустя Слава и Лида, пара, присматривающая за дачей в наше отсутствие, рассказали историю своей жизни.Самое ужасное, что Слава рассказал о том, как его заставляли служить охранником в трудовых лагерях Воркуты в 1958 и 1959 годах. Распространялись невероятные истории — о каннибализме, вызванном сильным голодом, о преступниках, которые одолели охранников в другом лагере и убили их. дюжина заключенных, которые сбежали из лагеря в бочке с нечистотами только для того, чтобы устроиться в доме всего в 100 ярдах от его периметра и провести остаток своих дней, грабя его.

В более дальновидный вечер Ян, выдающийся экономист, посетивший нашего соседа, рассказал истории о плачевном состоянии сегодняшней России, в частности о «бандитах», которые используют посткоммунистические законы, направленные на либерализацию собственности. , используя их, чтобы захватить и задушить те предприятия среднего звена, которые больше всего нужны России.«Что еще хуже, чем экономика, так это мораль, — сказал он. «Рабочие хорошие, но их моральный дух низкий».

УЛЫБКИ ЛЕТНЕЙ ДАЧИ

НИКОЛИНА ГОРА, РОССИЯ — Тридцать минут езды к западу от Москвы, мы находимся в другом мире, мире вдали от песка , угроза и углубляющийся упадок города. Белоголовые молодые люди прыгают по благоухающим лесным тропинкам на лязгающих старых велосипедах, их восторженные вопли доносятся до высоких сосен и берез. Соседи собирают вокруг костра, чтобы жарить шашлык солнечными вечерами, которые, кажется, никогда не заканчиваются в этих далеких северных лесах.Малыши помогают дедам опрокидывать лейки над рядами картофеля, моркови и ягод в ухоженных садах. От нашего крыльца веет ароматом жасмина, смешанного с пионом. Звуки петухов, певчих птиц и тявканья собак.

Это наша дача, и это тоже часть настоящей России — часть, которая помогает объяснить, как москвичи могут переносить то, что часто кажется невыносимым в долгую темную городскую зиму. Это помогает объяснить, как россияне могут насытиться, даже когда продуктовые полки пусты или цены завышены.Это помогло нам понять, почему большинство россиян и многие иностранцы любят Россию.

Для жителей Запада «дача» (рифмуется с ЧА-ча) может вызывать в воображении образы Бориса Пастернака, сочиняющего стихи в Переделкино, Никиты Хрущева, заканчивающего свои дни в качестве изолированного садовника, русских интеллектуалов, которые постоянно курят сигареты и пьют грузинское вино как они страстно обсуждают политику в заснеженных загородных домах. Действительно, дачи могут означать все это, даже великолепный черноморский дом с закрытым эскалатором на пляж, где Михаил Горбачев и его семья отдыхали и содержались во время переворота прошлым летом.

Но для большинства горожан дача означает лачугу, не более того, за городом, скрипучий деревянный дом без водопровода и тепла, куда они могут привести своих детей, чтобы они могли насладиться почитаемыми, почти мистическими благами деревенского воздуха. Это место, где можно собирать грибы и лесные ягоды, плавать по реке, выращивать овощи и фрукты на предстоящую долгую зиму. И это что-то вроде национальной одержимости.

Никто точно не знает, сколько москвичей приобщены к дачной культуре; В этом году, когда цены взлетели, многим пришлось отказаться от этой привычки.Но даже в этом случае дачи не являются исключительной прерогативой праздных богатых. Социолог Юрий Левада сказал, что его недавний опрос показал, что 42 процента из 12 миллионов жителей Москвы арендуют или владеют дачей или, по крайней мере, крошечным участком земли за чертой города. Эмпирические данные подтверждают оценки. После обеда в пятницу московские пекарни забиты покупателями, которые собираются на загородные выходные. На городских рынках продавцы оживленно торгуют семенами и саженцами. В магазинах «Природа» продаются мотыги и грабли. А в субботу утром каждая крошечная машина «Жигули», кажется, уезжает из города с ящиками, ведрами и потрепанной мебелью, привязанными к крыше.

Дорога проходит ряд за рядом властных советских многоквартирных домов, напоминающих худшие из жилищных проектов США, с покачивающимися лифтами и темными, вонючими коридорами. Но вскоре появляются первые садовые участки, а потом уже повсюду. Москвичи, раздевающиеся до нижнего белья при первых лучах солнечного света, трудятся над землей с такой интенсивностью, которую редко можно увидеть на их городских рабочих местах.

Всего в нескольких милях от города вся претензия на сверхдержаву исчезла. Бабушка в шарфе наполняет канистры у деревенского насоса и тащится домой в тапочках с дневной водой.Мальчик привязывает свою козу и пасет гусей в водопропускной трубе у дороги. По выходным на обочине дороги импровизирует оживленный рынок в смеси отчаяния и праздника, которая повсюду характеризует неуверенный марш России к капитализму: смертоносное пиво, греющееся на солнце; куски мяса, разрезанные на части, не обращая внимания на тонкости филе или ребра, равнодушно защищенные от мух марлей; розовые пионы и ярко-оранжевые лилии, перец, салат и зелень.

И вот мы доходим до самого дома.С его облупившимися обесцвеченными обоями, оголенной проводкой и светящимися пальцами между дверью и дверным косяком эту дачу никогда нельзя было спутать с элегантностью. С годами он разрастался как попало, комнаты добавлялись то тут, то там. На заднем крыльце заведена газовая плита. Единственная электрическая розетка находится в каком-то салоне — значит, наша кофеварка стоит там, ее пивной аромат добавляет дачному запаху цветов, сусла и плесени.

Мы бы не стали менять ни одной наклонной балки. К тому же дом намного больше большинства, а в его основе — ванная с горячей и холодной водой — вообще редкая роскошь в дачном поселке.

Зимой дом окружал просторный двор, идеально подходящий для снеговиков и снежных ангелов, с несколькими навесами и хижинами. Но когда таял снег, практически каждый квадратный сантиметр был задействован, так как наша хозяйка и ее родственники ухаживали за многолетними растениями и сажали овощи. Наступило лето, и каждый из окраинных сараев, за исключением настоящих флигелей и душа с дровяной печью, стал домом для другой московской семьи.

Другими словами, это не место для тех, кто ищет уединения; Русские любят говорить, что в их языке нет такого слова.Но по общению дачу не обыграть. Наши самые младшие соседи, в возрасте 10 и 3 лет, каждое утро проходят мимо нашего кухонного окна, гадая, готовы ли наши дети играть, и любопытствуя, какую странную новую еду мы можем есть. (Однажды я увидел девятилетнюю русскую девочку, которая ела свой первый банан, благоговейно облизывая внутреннюю часть кожуры, чтобы не пропустить ни одного кусочка.)

Наши взрослые соседи щедры, несмотря на их внезапную нужду, и такие же теплые и открытые. как будто лет антиамериканской пропаганды никогда не было.Хозяйка любезно преподнесла нам первую клубнику начала лета. Российские и американские дети по очереди летают по воздуху на веревке, свисающей с высокой прочной ветки — «тарзанка» по-русски. И когда мы идем по переулку, чтобы позвонить по телефону соседа — наша квартирная хозяйка уже четверть века стоит в очереди по телефону — соседка настаивает на том, чтобы разрезать нам букет своих лучших пионов, а затем тщательно пересчитывает их, чтобы получилось уверен, что она не дала нам несчастливое четное число.

В одно майское воскресенье сын хозяйки работал от рассвета до заката, перерабатывая землю под просторный огород. Это было не хобби, а вопрос выживания. На вопрос, что он посадит, мужчина ответил: «Все, что растет на земле». Картофель, конечно, занимает больше всего места. Наша квартирная хозяйка взяла на себя прополку и полив, оплакивая отсутствие дождя во время прекрасной солнечной весны.

Она ухаживала за этим садом почти шесть десятилетий, придавая ему нынешнее безупречное совершенство, с нескошенной травой, но каждую неделю цветущим чем-то новым и великолепным.Давно овдовевшая, она каждое лето переезжает из центрального дома, который мы делили с ней зимой, в одну из отдаленных хижин, домички, чтобы сдать в аренду еще одно место.

Племянники, племянницы, родственники и друзья приходят и уходят. Один молодой отец, инженер-компьютерщик, проводит здесь меньше времени, чем в прошлые годы. В нынешней депрессии ему пришлось устроиться на вторую работу — водителем грузовика для доставки. Сначала он был подавлен ударом по самоидентификации, но теперь считает, что ему повезло заработать лишние рубли.Надвигающаяся безработица беспокоит каждого взрослого, и многие москвичи, считающие свои дачи правом по рождению, особенно среди интеллигенции, рискуют оказаться вне рыночной цены.

Тем не менее, далеко не все в этом желанном районе просто копошатся. Между нашей дачей и рекой располагаются более солидные деревянные дома старой советской элиты — академиков, генералов, шахматных звезд и меньших родственников Политбюро. А этим летом прямо на берегу реки вырастают эффектные кирпичные дома зарождающихся нуворишей — кинозвезд, бизнесменов, аппаратчиков, ставших предпринимателями.В выходные они появляются в форме российских богачей — в ярких спортивных костюмах — за рулем Volvo и Mercedes.

А теперь иностранцы; Руководители и послы нефтяных компаний ловят в ловушку лучшие дома, остальные идут за ними — и все мы завышаем цены для местных жителей. Здесь, как и везде, экономический разрыв между нами и нашими соседями временами болезненно резок. Мы не говорим о деньгах, но знаем, что пара сотен долларов — это больше, чем некоторые россияне зарабатывают за год.Мы знаем, что, хотя каждые выходные мы выезжаем с нами на машине Special K, заказанной в Хельсинки, наши соседи раскладывают консервы, чтобы избежать нехватки следующей зимой. Мы также знаем, что наша хозяйка, которая живет здесь круглый год, должна делать покупки в деревенском магазине, в котором может не быть хлеба или сметаны каждый день, или же ехать в Москву — хрипящим переполненным автобусом, который может приехать, а может и не приехать. , а затем электричка.

Тем не менее, здесь прекрасно, и им, и нам. Если смотреть на вещи из качалки на крыльце, кажется возможным, что, пережив большевизм, хорошие вещи в жизни — качели Тарзана и ловля головастиков, вечерние барбекю и семейные пикники — тоже могут пережить шоковую терапию.

Фред Хиатт — московский корреспондент The Washington Post и автор будущего романа «Тайное солнце».

Что такое русская дача и знаменитая дача Сталина в Сочи

Русские дачи снова становятся популярными. «Что такое русская дача?» вы можете спросить. Он считается традиционным русским сезонным или ежегодным домом для русских семей.

Дача обычно меньше традиционных домов. Они могут быть размером от 600 квадратных футов, и в целом вы найдете их всего в один этаж в высоту.Тем не менее, они по-прежнему могут содержать все удобства, которые необходимы современным российским семьям, наслаждаясь жизнью. Подъезды в этих вторых домах традиционные, обычно в пригородах России.

Классика и традиции

Летняя резиденция «Русская дача»

Пройдя через классический вестибюль, для многих гостей встретит зона отдыха или «гостиная». Их встречает гостиная, на этом же этаже может быть гостевая комната, столовая, небольшая кухня.

В задней части дачи может быть сад, а в русской деревне можно есть овощи, полезные для здорового питания, которые помогают экологическим аспектам проживания в них весной / летом или осенью / зимой. Он есть у 50% россиян. Они будут расположены в сельской местности России. Если посмотреть на цифры, то те, у кого есть дом в регионах России, будут знать или иметь свой собственный.

Владение домом в России

Если у вас есть дом в России, вы можете быть частью тех 40-50% жителей Москвы, которые владеют собственной дачей.Дом в России — это здорово, но наличие дачи свидетельствует о достатке. Они особенно эффектны в архитектурном смысле. В сельской местности российские путешественники откроют для себя дачи в Русской деревне, которые могут выглядеть как коттеджи, хотя в противном случае они не считались бы дачными домами.

Сталинские дачи. Дача Сталина в Сочи

Именно этот дачный дом стал местом остановки путешественников в Сочи. Россия.

У Иосифа Сталина был один в лесу. Фактически, он был рядом с его офисом.

Дача построена в 1936 году для отдыха и оздоровления. Дача была построена так, чтобы Иосиф Сталин мог принимать сероводородные ванны. Вы знаете, что такое Мацеста? Это необычный источник целебной воды. Предполагалось, что лечебные процедуры здесь будут проходить ежегодно. Кремлевские врачи рекомендовали ему ежегодно принимать лечебные ванны. У него были проблемы с опорно-двигательным аппаратом. В 1934 году было решено построить эту виллу. В 1936 году была построена дача. В 1937 году Сталин впервые приехал сюда.Он приехал сюда осенью. Его свита была постоянной. С ним приехали начальник службы безопасности Власик и личный секретарь Поскребышев, а также его дети Василий и Светлана.

Персонал службы безопасности был отдельным. Все присутствующие были из Сочи. Последний раз Сталин был здесь в сентябре 1950 года. Больше его здесь не было. Это пятая дача. Две дачи Сталина находятся под Москвой (одна из них — Кунцевская дача), две — в Абхазии. Дача Сочи — самая большая.Все дачи Сталина проектировал один архитектор — Мержанов. Все дачи построены в стиле сталинского ампира. Они очень похожи друг на друга. Все дачи однотипные. Просто у них разные размеры. Зеленый цвет присутствует везде. Зеленый — это цвет природы, его используют не для маскировки.

Кунцево Дача в МосквеСталинская дача в Абхазии

Действующий пансионат. Когда в 1953 году умер Сталин, дачу сохранили. Там был посох, но отдыхать здесь никто не приезжал.Никита Хрущев сюда никого не пускал. В 90-х годах передан санаторию «Зеленая роща». С 2007 года находится в частной собственности. Дача Сталина — памятник истории и культуры. На втором этаже жилые комнаты. На первом этаже два ресторанных зала.

Первый блок вилл — зона отдыха. В зоне отдыха находились кинотеатр Сталина и туалет.

Этот столовый прибор был подарен Сталину во время семилетия Мао Цзэдуна.Это ручная работа китайских мастеров. Есть телефон, позволяющий напрямую связаться с Кремлем. Восковая фигура — точная антропометрическая фигура Сталина. Все пропорции до миллиметра соблюдены. Куклу для музея создал один грузинский архитектор, поклонник Сталина. При изготовлении куклы использовалась посмертная маска. Здесь вы можете увидеть образец почерка Сталина. Писал не разборчиво, но без ошибок.

Здесь никогда не было особых торжеств.Сталин предпочитал семейный отдых. Ни выпивки, ни вечеринки здесь не было. Сталин пил чай на веранде.

Если вы хотите исследовать русские дачи, посетите вышеупомянутую и исследуйте российскую сельскую местность вдали от больших городов. Чтобы увидеть больше типов домов, прочтите статью

Летний дом Сталина в Сочи многое рассказывает об этом человеке

СОЧИ, Россия — Ему было всего около 5-5 лет — плюс-минус дюйм, поскольку исторические данные различаются — и если вы думаете, что такая деталь не имеет значения в понимании менталитета тирана дача Иосифа Сталина — практически памятник синдрому невысокого человека.

Извиваясь на склоне холма недалеко от центра Сочи и скрытая за густыми деревьями, «Зеленая роща», дача, где Сталин проводил три из четырех месяцев каждое лето с 1936 года до своей смерти в 1953 году, действительно представляет собой странное логово диктатора.

«Он был непростым человеком, — сказала Анна Хованцева, которая провела некоторым американским репортерам экскурсию по этому месту и урок истории.

От крошечных ступенек, ведущих на второй этаж, до его личного бассейна, глубиной всего 5 футов, до маленькой армейской койки, в которой он спал, многие из особенностей Сталина демонстрируются всего в нескольких милях от того места, где он жил. Проводятся зимние Олимпийские игры.

И хотя это во многих смыслах жутко и неприятно, поскольку сталинский режим был ответственен за геноцид, возможно, 20 миллионов человек, это также важная история и контекст. Потому что без любви Сталина к Сочи и этому блаженному участку земли, где встречаются горный воздух и воздух Черного моря, не будет преувеличением сказать, что через 60 лет после его правления здесь не было бы Олимпийских игр.

Несмотря на это, наследие Сталина настолько противоречиво, что Владимир Путин никогда не ступал в Зеленую рощу, поскольку символика была бы слишком спорной даже для могущественного и популярного президента.

«Он создал великую страну, но что касается послания его власти, это очень, очень спорно», — сказала Ованцева. «Часть нашего народа думает, что Сталин — великая фигура в нашей истории, а другая часть думает, что он преступник».

Для большинства людей убежище Сталина — это просто туристическая достопримечательность и даже гостиница, где посетители могут спать в тех же комнатах, что и человек, построивший советский промышленный комплекс и участвовавший в холодной войне.

Это также любопытство, каждая деталь проливает свет на паранойю и незащищенность Сталина.

Он потребовал, чтобы участок был окрашен в горохово-зеленый цвет, чтобы он сливался с лесом. Он был построен без металлических гвоздей; только дерево и клей, по указанию Сталина. Ковров нигде не было, потому что он хотел слышать шаги злоумышленников. Потолки были высокими, чтобы учесть тот факт, что он говорил тихо. Ночью он работал из офиса с телефоном, подключенным напрямую к Москве, а днем ​​спал, меняя комнаты три-четыре раза, чтобы никто не знал, где он.

И эта дача на самом деле ничем не отличалась от шести других, которые он построил, что кажется огромным достатком для человека, который якобы верил в социальную систему без классовых различий.

По крайней мере, это одна из немногих реальных реликвий, оставшихся в Сочи с коммунистических времен, и кусок истории такой же сложной, как и сама страна, принимающая Олимпийские игры.

Русская Дача (Видео) — Питерские приключения

Наверное, это изюминка моей поездки в Россию (после посещения семьи), это посещение их дачи! У моей тети и дяди был самый потрясающий сад, который они посадили, и даже была красочная русская дача в старинном стиле, это стоит увидеть!

Что такое дача?

Дача похожа на дачу, в которой горожане (которые живут в квартирах) могут выращивать огороды и иметь собственное открытое пространство.Обычно это не круглогодичное жилье, а то, что вы используете только в летнее время. Они распространены как в России, так и в странах бывшего Советского Союза. Изначально дачи были подарены царем, эта практика восходит к 17 веку. Они различаются по размеру, но старые, как правило, довольно простоваты, хотя было сделано много улучшений. Некоторые дачи переведены на круглогодичное проживание. Они, как правило, меньше по размеру и иногда являются частью крошечных деревень или почти колоний.

Сады на даче

У большинства дач есть огород, где жители выращивают фрукты и овощи.Размеры садов различаются, и, как вы можете видеть в моем видео, этот дачный сад огромен и невероятен! Это не обычное дело на большинстве дач, но пример экстремального российского садоводства! В саду выращивают различные овощи, в основном фрукты и овощи для холодного климата.

Вот несколько примеров; яблоки, ягоды, такие как черная смородина и крыжовник, клубника, малина, черноплодка, картофель, кабачки, огурцы, тыква, фасоль, морковь, бобы, сладкий перец, свекла, капуста, чеснок, лук, травы, такие как укроп и петрушка, и многое другое.В случае с этим конкретным дачным садом моя тетя выращивала дополнительные овощи, которые вы обычно не найдете на краю Сибири, например, арбуз и дыню! Это будет один из самых удивительных садов, которые вы увидите!

Почему россияне выращивают фрукты и овощи сами?

Есть много причин, по которым кто-либо где-либо выращивает свои собственные фрукты и овощи. Не у всех в России есть дачи, но у тех, у кого есть, обычно есть какой-нибудь сад. В этом есть и культурный аспект, на дачах всегда был какой-нибудь сад.Некоторые люди действительно полагаются на это, чтобы сэкономить деньги, поэтому им не нужно покупать овощи. Другие люди предпочитают выращивать в домашних условиях, потому что им не нравятся химические вещества, которые используются в коммерческом производстве.

Если вы живете в городе России, вы, скорее всего, живете в квартире, в которой нет места для сада. Каждые выходные на даче можно отвлечься от городской суеты и ухаживать за дачным участком. Дача не для отдыха, а для работы. Вы расслабляетесь во время работы, как по-русски, так много объясняет мое детство! 🤣

Что такое дача?

Ладно, возможно, вы романтизируете идею дачи, и я вас не виню.Однако реальность часто оказывается не такой, как вы ожидаете. На многих дачах нет горячей воды, подождите, на многих из них даже нет водопровода. В одних есть колодцы, в других собирают дождевую воду. Ждать. Значит ли это, что туалета нет? Теперь вы это понимаете. На многих дачах есть только флигель.

Отопление существует только в том случае, если у вас есть дровяная печь, и если вы моете руки, вам может потребоваться наполнить емкость, в которой медленно течет достаточно воды. Если на вашей даче посчастливилось принять душ, вполне вероятно, что вам придется самостоятельно наполнить резервуар для воды над ним.Холодный душ — это именно то, что прописал дачный врач!

Почему россияне любят дачу?

Так что это еще не все мрак и гибель. Дача — прекрасное место для семейного отдыха и совместной работы. Да, вы косите лужайку и пропалываете сад, но есть еда, ее много. Шашлычный шашлык на даче всегда готовишь, он такой хороший. Собирать фрукты и овощи так приятно, и нет ничего вкуснее, чем выращенная в домашних условиях еда, созревшая на виноградной лозе! Это также отличный способ избавиться от токсинов и отключиться от Интернета, потому что на даче, вероятно, нет подключения к Интернету!

И не забудьте про русскую баню! Лучше всего баню описать как влажную сауну, где вас хлестают ветками.Хммм, не получилось, но в этом вся суть! После того, как вы потратите много времени на нагревание в бане, душ с холодной водой станет долгожданным облегчением. Русские баньи невероятны, и когда заканчиваешь, всегда чувствуешь себя в миллион раз лучше. После бани всегда есть еда, еда и еще еда. Затем вы идете и делаете это снова и снова.

Дача Мода

Я не собирался включать этот, но все равно вот он. Дача часто бывает там, где умирает ваша старая одежда, свитера и брюки.Он всегда будет функциональным: теплые куртки для холодных летних ночей, одежда для приготовления дымного шашлыка и грязевые сапоги для сада, но не всегда будет модным. Эта одежда предназначена для работы и функциональности, а не моды. А если на улице холодно и вам понадобится Фуфайка (свитер / куртка), чтобы согреться, вам все равно, как вы будете выглядеть. Плюс не хочешь выбрасывать хорошую одежду, отнеси ее на дачу.

Ну вот мой взгляд на Русскую Дачу. Отличное место, чтобы провести выходные летом.